Иван Грозный: Кровавый поэт - Бушков Александр Александрович Страница 56

А меж тем, как неоднократно повторялось, современники Ивана Грозного были о нем другого мнения. Как-то почти забылось, что вскоре после кончины Ивана его изображали святым на иконах, оформленных согласно всем канонам…

Из немногих сохранившихся портретов Грозного царя наиболее достоверным считается так называемый «копенгагенский портрет», явно прижизненное изображение царя, увезенное в Данию датской посольской миссией. Этот портрет - икона. Созданная по всем канонам московской иконописной школы.

В конце XVI в., уже при Федоре Иоанновиче, в Грановитой палате Московского Кремля была написана фреска, где Грозный изображен с нимбом. Еще два изображения, где Грозный предстает с нимбом вокруг головы, - икона «Моление царя Иоанна Грозного с сыновьями Феодором и Дмитрием перед иконой Владимирской Божией матери» и фреска в Спасо-Преображенском соборе Новоспасского монастыря. Икона относится к концу XVI в., фреска - к XVII в. Неуклюжие объяснения, якобы именно так «полагалось» изображать царей в силу их сана, истине не соответствуют - Михаил Федорович и Алексей Михайлович, к примеру, изображались без нимбов…

Разумеется, всецерковной канонизации Грозного не было, но упомянутые изображения с нимбами, в иконописном стиле позволяют судить, что он почитался как местночтимый святой, то есть - московский (в других городах были свои местночтимые святые, это было достаточно широко распространено на Руси). До нас просто-напросто не дошли письменные свидетельства о признании Ивана местночтимым святым, вот и все. Кстати, его сын Федор Иоаннович тоже был московским местночтимым святым - и документы сохранились, и иконописное изображение с нимбом.

Еще о Романовых. Добротному изучению эпохи Грозного помешало еще и то, что один из ценнейших источников эпохи, Стоглав (обширный труд, подводящий итоги Стоглавого собора), был в 1667 г. запрещен патриархом всея Руси Никоном как… еретическое сочинение!

И упрятан в архивы почти на двести лет, став недоступным для историков.

Еще о Новгороде. Стоит уточнить, что по какому-то загадочному стечению обстоятельств именно оттуда испокон веков на Руси расходились всяческие ереси, добавлявшие духовной отравы в умы. Так уж почему-то сложилось. Иногда упаковка их выглядела вполне привлекательно, например, требование к церкви отказаться от мирских владений и коммерческой деятельности - но всякий раз они сопровождались столь еретическими нападками на основы церковной жизни и богослужебные правила, что к добру и пользе послужить никак не могли…

Еще о медведях. В новгородской летописи упоминается некий буян и проказник с типичным для того времени имечком Субота Осетр, который, повздорив из-за чего-то с дьяком Бартеневым, не просто обругал его и поколотил, а еще и спустил с цепи своего ручного медведя. Дьяк кинулся спасаться к себе в приказ, мишка вломился следом без всякого почтения к государственному учреждению и, прежде чем чиновный народ успел повыскакивать в окна, кой-кого потрепал (не особенно жутко, без увечий). Узнав об этом казусе, Грозный посмеялся - и взял Осетра вместе с его четвероногим питомцем к себе в скоморохи. Не подобные ли случаи «впаривали» доверчивым иностранцам как достоверный рассказ о привычке Грозного травить москвичей медведями?

(Во всяком случае мне, как и многим сибирякам, приходится и в наши дни сталкиваться не только с доверчивыми иностранцами, но и вполне русскими обитателями Европейской части России на полном серьезе интересующимися: а не гуляют ли до сих пор медведи по улицам Красноярска, Новосибирска или Хабаровска? Уж будьте уверены, всякий раз любопытствующие получают крайне живописные и увлекательные рассказы о проделках топтыгиных на улицах сибирских городов…).

Еще о смерти - или убийстве? - Грозного. Татищев, основываясь на некоей не дошедшей до нас летописи, писал, что Богдан Бельский на исповеди покаялся, что убил царя по наущению Бориса Годунова. Священник тайну исповеди нарушил и донес патриарху, а тот передал все Годунову, после чего разъяренный Годунов и отправил Бельского в ссылку. Никто этой летописи после Татищева не видел, но интересно, что мотивы, по которым Годунов после смерти Грозного упрятал Бельского в ссылку, нынешним историкам так и остаются неизвестными…

В год смерти Грозного, в январе, над Москвой стояла комета. Сохранились упоминания, что Грозный считал ее предвестницей своей смерти. Неизвестно, правда это или очередная легенда, но комета действительно была. Самое время вспомнить Шекспира:

Менее чем через год после смерти Грозного, в сентябре, в Париже родится мальчик. Когда мальчик вырастет, он станет кардиналом Ришелье - и на протяжении восемнадцати лет будет заниматься буквально тем же, что делал Грозный. Он собьет из скопища феодальных уделов Французское государство, заставит уважать писаные законы, сроет укрепленные замки вельможной знати, а самых непокорных без всяких колебаний будет отправлять на плаху. Происходившее тогда во Франции порой до ужаса будет напоминать недавние российские смуты: брат короля, в точности как наш Владимир Старицкий, ради завладения троном станет устраивать бесконечные заговоры с участием сопредельных стран…

Вот только во Франции никто, в общем, из серьезных историков не называл Ришелье «безумным тираном», а заговоры - вымышленными. Кардинала люто ненавидели, высмеивали - но, в отличие от нашей горластой интеллигенции, всегда усматривали в его поступках смысл и понимали цели, которые он преследовал. А что до жестокости - век был крайне жесток. Век-волкодав… До всеобщей гуманизации, «прав человека» и прочих приятных вещей оставалась еще пара-тройка столетий.

Так умно ли судить людей, живших по законам своего века, по меркам века нынешнего?

Глава одиннадцатая

Эта песенка очаровательной девушки Глюкозы ко мне форменным образом привязалась во время работы над книгой, то и дело вертелась в голове, особенно когда приходилось читать записки фантазеров и сказочников, начиная с ливонской немчуры. В самом деле, удивительно точное определение для людей определенного пошиба…

Хорошо еще, что хватало более умных, относившихся к Грозному с безусловным пониманием. В первую очередь следует помянуть добрым словом того самого морского капитана Ричарда Ченслера. На страшные сказки он не велся, а старался докопаться до истины. Причиной тому, конечно - весьма существенная разница меж ним и немцами. Если Штаден, Таубе, Крузе открыто выполняли «социальный заказ», то преследуя собственную выгодy, то идеологически обеспечивая «отпор московским варварам», перед Ченслером стояла совершенно другая задача. Его записки - краткий, но чрезвычайно емким и точный отчет разведчика, каковым он, безусловно, и был помимо основной работы на капитанском мостике. В те времена еще жила добрая старая средневековая традиция, по которой практически любой путешественник, торговец, ученый книжник был тайным агентом. Ко времени Грозного англичане стали работать иначе, они мерными в мире создали разведслужбу с постоянным штатом, который (в отличие от деятелей прошлого, сегодня по приказу монарха занимавшихся разведкой, а завтра искавших руды или строивших мосты) уже профессионально занимался исключительно разведкой и контрразведкой. Впрочем, прежние традиции действовали вовсю, и каждый «первопроходец» непременно составлял по возвращении отчет для какого-нибудь неприметного домика, где сидели неприметные господа, не любившие публичности.

Ченслер, несомненно, был как раз из таких «привлеченных». Но суть не в том, а в его отношении к увиденному. Вот он подробно описывает систему распределения поместий на Руси…