Пятеро детей и Нечто - Эдит Несбит Страница 15

Тени становились все длиннее, пока, наконец, не слились друг с другом: все вокруг покрыла мягкая светящаяся дымка, потому что солнце скрылось за холмами, но еще не окончательно зашло. Когда солнцу зайти, решают люди, издающие законы о велосипедных фонарях, и солнце должно подчиняться им с точностью до минуты, не то они объяснят светилу, что к чему!

Но цыгане уже утратили терпение.

– А теперь, молодежь, – сказал мужчина с красным платком, – вам пора баиньки! С ребенком все будет в порядке, он с нами подружился, так что просто отдайте его и возвращайтесь домой, как мы договорились.

Женщины и дети столпились вокруг с восхищенными улыбками и протянули руки, призывно щелкая пальцами; но они не смогли соблазнить верного Ягненка. Он обхватил руками и ногами Джейн, которая его держала, и заревел так отчаянно, как сегодня еще ни разу не ревел.

– Ай, как нехорошо, – сказала цыганка. – Отдайте мне кукленка, мисс. Мы быстро его успокоим.

А солнце все никак не садилось.

– Расскажи ей, как укладывать его в постель, – прошептал Сирил. – Болтай, что угодно, лишь бы выиграть время… И приготовьтесь все убежать, когда солнце наконец-то решит зайти.

– Да, я отдам его через минутку, – затараторила Антея, – только позвольте сказать, что каждый вечер он принимает теплую ванну, а по утрам – холодную, и в теплую ванну берет с собой фарфорового кролика, а пока маленький Самюэль принимает холодную, он читает молитвы, сидя в белой фарфоровой ванне на красной подушке; он ненавидит, когда ему моют уши, но вам все равно придется это делать, а если мыло попадает ему в глаза, Ягненок…

– Ягненок пласет, – сказал малыш и перестал реветь, чтобы послушать, что говорит Антея.

Женщина рассмеялась.

– Как будто я никогда не купала детей! Ладно, давай его сюда. Иди к Мелии, мой драгоценный…

– Уходи, бяка! – тут же ответил Ягненок.

– Да, но я еще не рассказала, как его кормить, – продолжала Антея. – Вы должны знать, что каждое утро он ест яблоко или банан, и хлеб с молоком на завтрак, а иногда яйцо к чаю, и…

– Я воспитала десятерых, – сказала женщина с черными кудряшками. – И это только своих собственных. Ну же, мисс, давайте его сюда! Терпежу больше нет, я просто должна его обнять.

– Мы еще не решили, чьим он будет, Эстер, – напомнил один из мужчин. – И уж точно не твоим, у тебя и так семеро по лавкам.

– Это мы еще посмотрим! – сказал муж Эстер.

– А разве я никто, что меня уже не спрашивают? – вмешался муж Мелии.

Девушка Зилла сказала:

– А как же я? У меня-то детей нет, мне не за кем присматривать, кроме как за ним, он должен достаться мне!

– Придержи язык!

– Захлопни рот!

– Осади назад, нахалка!

Цыгане очень разозлились; их смуглые лица стали хмурыми и озабоченными. И вдруг их выражение изменилось, будто невидимая губка стерла озабоченность и злобу, оставив лишь пустоту.

Дети поняли, что солнце зашло, но боялись пошевелиться. А цыгане изумились до немоты, когда невидимая губка стерла все чувства, которые они испытывали последние несколько часов.

Дети едва осмеливались дышать. Вдруг цыгане, когда к ним вернется дар речи, придут в ярость при мысли о том, как глупо вели себя целый день?

Это был томительный момент. Внезапно Антея, осмелев, протянула Ягненка мужчине в красном шейном платке.

– Вот он, берите!

Но мужчина попятился и хрипло сказал:

– Я бы не хотел отбирать его у вас, мисс.

– Любой, кто захочет, может взять мою долю, – заявил другой мужчина.

– В конце концов, с меня и собственных детей хватает, – сказала Эстер.

– Хотя он славный малыш, – признала Амелия. Она единственная до сих пор с нежностью смотрела на хнычущего Ягненка.

– Похоже, я перегрелась на солнышке, – сказала Зилла. – Он мне больше не нужен.

– Тогда мы его заберем? – спросила Антея.

– Что ж, забирайте, – великодушно разрешил Фараон. – И не будем больше об этом!

Все цыгане поспешно начали готовить шатры к ночевке. Все, кроме Амелии. Она дошла с детьми до поворота дороги и сказала:

– Позвольте поцеловать его, мисс. Просто не знаю, с чего мы так глупили. Мы, цыгане, не крадем детей, что бы ни говорили вам, озорникам. У нас вообще-то и своих хватает. Но все мои детки умерли.

Она наклонилась к Ягненку, и тот, глядя ей в глаза, неожиданно поднял грязную мягкую ручку и погладил цыганку по щеке.

– Бедня, бедня! – сказал малыш и позволил Амелии себя поцеловать. Больше того, он поцеловал ее в ответ в загорелую щеку – а у Ягненка были очень мягкие губки, и не мокрые, как у некоторых малышей. Цыганка провела пальцем по его лбу, как будто что-то там написала, а потом проделала то же самое с его грудью, ручками и ножками.

– Пусть он будет храбрым, – проговорила она, – и пусть у него будет умная голова, чтобы думать, и большое сердце, чтобы любить, и сильные руки, чтобы работать, и сильные ноги, чтобы путешествовать и всегда возвращаться домой в целости и сохранности.

Затем она добавила что-то на странном языке, которого никто не понял, и вдруг сказала:

– Ну, пора прощаться, и я рада, что познакомилась с вами.

С этими словами она повернулась и пошла обратно к своему дому-шатру, стоящему на поросшей травой обочине дороги.

Дети смотрели ей вслед, пока она не скрылась из виду.

– Вот глупость, – сказал тогда Роберт. – Она не поумнела даже после заката. Что за чушь она тут несла?

– А по-моему, это было любезно с ее стороны, – возразил Сирил.

– «Любезно»? – переспросила Антея. – Это было очень-очень мило! И она сама тоже милая.

– Невероятно милая, – согласилась Джейн.

Дети вернулись домой, опоздав и к чаю, и к ужину. Марта, конечно, их отругала, зато Ягненок был спасен.

– Оказалось, Ягненок был нужен нам так же сильно, как и всем остальным, – сказал Роберт.

– Конечно.

– Но теперь, когда солнце село, вы чувствуете, что в вас что-то изменилось?

– Нет, – ответили остальные хором.

– Значит, для нас волшебство не исчезло с закатом.

– Дело не в волшебстве, – объяснил Сирил. – Подарок эльфа никак на нас не повлиял. Мы всегда любили Ягненка всем сердцем, просто сегодня утром вели себя, как свиньи, особенно ты, Роберт.

Роберт снес этот выпад на удивление спокойно.

– Сегодня утром я думал, что Ягненок мне не нужен, – сказал он. – Может, я и вправду был свиньей. Но когда мы подумали, что потеряем его, все предстало в другом свете.

В этом, дорогие дети, и заключалась мораль сей главы. Я не говорю, что в книге обязательно должна быть