Дмитрий Петров - Аксенов

Дмитрий Петров

Аксенов

Часть первая.

ВОСТОК. ДАЛЬНИЙ И БЛИЗКИЙ

Глава 1.

ПРИХОДИ КО МНЕ, МОЙ ГРУСТНЫЙ БЭБИ…

Вот как-то так.

Рождаются люди.

В боли, криках, слезах, всхлипах… Мамы зовут маму. И отцы кого-то зовут, к кому-то взывают… И все здесь похожи — жены маршалов и слесарей, артистов и токарей, мэров и пекарей. И незамужние — тоже… И мужчины их трепещущие похожи. И никому на земле неведомо, кто явился на свет — всеобщий заступник или мелкий преступник, беспринципный предатель или бесстрашный спасатель, злодей ли, герой ли, ой ли, ой ли можем ли ведать мы о человеке, явившемся на свет…

Но сказано в Писании: «Женщина, когда рожает, терпит скорбь, потому что пришел час ее; но когда родит младенца, уже не помнит скорби от радости, потому что родился человек в мир». Вот и родился он в мир — в Казани, 20 августа 1932 года — человек — сын Павла Аксенова и Евгении Гинзбург — председателя Татарского областного совета профсоюзов и известной в городе журналистки и преподавательницы.

Роды прошли успешно, и матушка новорожденного — красавица Евгения Соломоновна Гинзбург чувствовала себя хорошо. Радость тридцатилетнего отца была безмерна — и эта безмерность, быть может, могла в тот момент сравниться с безбрежностью дел, коим он посвящал свою молодую пролетарскую жизнь.

Ведь молод же был председатель Татпрофсовета! Всего-то 1899 года рождения. Но с задачами партии справлялся. И приказы ее исполнял. Во-первых, как же иначе? А во-вторых, потому что мы — молодая гвардия рабочих и крестьян, ведь не зря же у нас каждый молод сейчас в нашей юной прекрасной стране! Хотя время белогвардейских, кулацких, эсеровских и прочих недобитков безвозвратно прошло, еще кое-где у нас порой поднимали голову буржуйские последыши. Обстановка в стране пока оставалась сложной, зато энтузиазм граждан был чрезвычайно высок.

Что ж это за год был такой в Союзе Советских Социалистических Республик — от рождества Христова 1932-й?

А такой был год, что мало не казалось. Пятилетка пролетарским молотом выковывала новую страну. Вступили в строй Горьковский автомобильный завод, первая домна Магнитки, Первый подшипниковый завод в Москве, Кузнецкий металлургический комбинат, первая очередь Днепрогэса. Состоялась первая передача движущегося изображения (телекино).

Были испытаны ракетные снаряды калибров 82, 132, 245 и 410 миллиметров конструкции Б. С. Петропавловского и Г. Э. Лангемака. С Францией, Польшей и Финляндией подписаны договоры о ненападении.

Был учрежден Союз архитекторов. Стартовал конкурс на лучший проект Дворца Советов. Власть утверждалась твердокаменно. Даже голод на Украине, в Казахстане, в Самарской губернии, республике немцев Поволжья, унесший около восьми миллионов жизней, не мог ее пошатнуть. Было сделано всё, чтобы в стране о нем не знали. Если о голоде 1921 года широко сообщалось, то к 1932 году машину информации отладили и уже не отвлекали созидателей от важного труда.

Партия озаботилась и упорядочением жизни властителей умов — писателей и прочих работников искусств. ЦК ВКП(б) принял постановление «О перестройке литературно-художественных организаций». Документ предписывал «объединить всех писателей, поддерживающих платформу Советской власти и стремящихся участвовать в социалистическом строительстве, в единый союз советских писателей с коммунистической фракцией в нем», а также «провести аналогичное изменение по линии других видов искусства (объединения музыкантов, композиторов, художников, архитекторов и т. п.)». Все прежние творческие организации — включая Российскую ассоциацию пролетарских писателей (РАПП) — самораспустить.

Партия понимала значение искусства для управления массами. И хотела сделать его максимально централизованным. Важные шаги уже были предприняты. Если в 1922 году 220 частных московских издательств напечатали многие сотни книг, газет и журналов, а цензура отклонила чуть больше пяти процентов текстов, то к 1932-му частных издательств уже не осталось.

Но постановление встретило сопротивление. Руководство РАППа раскритиковало его в журнале «На страже литературы». То была публичная критика Сталина с просоветских, левых позиций. Она еще была возможна.

Однако «легальная смута» искоренялась. Постановлениями ОГПУ в несудебном порядке в 1932–1933 годах были привлечены к уголовной ответственности оппоненты Сталина — Мартемьян Рютин, Лев Каменев, Григорий Зиновьев и другие видные партийцы по «делу „Союза марксистов-ленинцев“».

А в Казани, где рос малыш Вася, его родители следовали партийной линии. Рабочий вожак Павел Аксенов проводил IX съезд профсоюзов республики, где выступил с докладом. Налицо — рост производительности труда, борьба за выполнение промфинплана, повышение культурного уровня, две тысячи человек охвачено профучебой. Помогала вожаку жена — Евгения Гинзбург, преподаватель истории ВКП(б) во втузе мыловаренного завода и руководитель отдела культуры газеты «Красная Татария». Семейство пламенных революционеров — Аксенов и Гинзбург — выполняло сталинский пятилетний план.

Как жилось в ту пору партийному работнику? Не сказать, что легко. Но и не сказать, что скудно. Тяготы воспринимались как часть повседневности, в которой «и вся-то наша жизнь есть борьба», но при этом давали возможности, другим недоступные. Например, получить квартиру в «доме работников науки и техники» на улице Комлева (названной в честь видного революционера, убитого мятежным чехословацким легионером) с детской комнатой. Когда родители возвращались из поездок в Москву — мама в чернобурке, папа в добротном пальто и каракулевом кепи, — комната наполнялась запахом духов, хорошего табака, автомобиля. Мама брала Васю на руки, и он зарывался носом в лису, стараясь не угодить в острую мордочку. Папа распечатывал пакеты и коробки, перетянутые шелковыми лентами, — столичные подарки.

Вбегали старшие дети — дочь отца Майя и сын матери Алеша — от первых браков; начинались танцы, веселье перетекало в гостиную… Вася, хохоча, крутил ручку патефона, няня Фима и домработница Агаша подавали чай, а шофер — сочно скрипевший кожаным пальто и портупеей товарищ Мельников, — лукаво поглядывая, хлопал в ладоши.

Гулять малыша водили по улице Комлева, где в доме 15 жил, говорят, сам Ленин и где зимой 1887 года он был арестован за участие в студенческой сходке, и в Лядский садик, что сохранился до сей поры. Не миновал Вася и посещения детского садика, что было обычно для семьи ответработников.

Однако ж была еще и няня Фима — милая женщина, которая рассказывала Васеньке удивительные сказки о зверином царстве-государстве, а то — певала ему перед сном:

Уж ты спи, ты усни,Угомон тебя возьми!Баю-бай, бай, малюканчик наш.Ходит сон по бережку,А дремота по земле.Ищут-поищут ониВасеньку в избе.Где они его найдут,Там и спать укладут…

Спустя несколько лет Васина мама Женя умилится, услышав похожую песенку из уст дневальной Марьи Сергеевны в ледяном бараке колымского совхоза Эльген…

Как писал Аксенов, отсутствие арестованных родителей ему объясняли командировкой на Север, то есть как бы вместе со славными «героями-полярниками»[1].

Похоже, эта ложь во благо (которой Вася чем старше становился, тем меньше верил) зацепилась в сознании, чтобы явиться в биографиях ряда аксеновских героев. А, может, всё это лишь авторский вымысел? Ведь писал-то Василий Павлович не мемуары, а истории. А в историях всё может быть — особенно в таких, где живут, как утверждал писатель, «продукты беллетристического соединения» характеров, образов, сцен…

Сильно ли похож вернувшийся из лагерей главный герой рассказа «Зеница ока» на отца Василия Павловича? Тот ли это мужчина, что произошел из родового для Аксеновых огромного, стоящего над рекой Мастерицей села Покровского?.. Похож, видимо, но всё же — не в точности он. Таковы почти все герои Аксенова. Как и герои воспоминаний: годы не только размывают то, что принято называть фактами, но и немало добавляют, обогащая память преданиями — семейными и теми, что творит человечество.

Как бы то ни было, из рассказов несложно понять, что быт семьи был схож с той советской жизнью, которую показывало кино и которую до поры надежно охраняли железные дзержинцы Николая Ежова, неся бессонную вахту в трехэтажном здании республиканского управления НКВД, которое в Казани именовали «Черным озером» (в текстах Аксенова — «Бурым оврагом»), по названию находившегося вблизи парка. До сих пор говорят, что в этом доме на улице Дзержинского (она и сейчас — Дзержинского) было еще шесть этажей подвалов с помещениями, особо устроенными для убеждения «врагов народа» в неизбежности дачи органам пролетарской диктатуры подробных показаний.