Владимир Сядро - Загадки истории. Маршалы и сподвижники Наполеона Страница 10

А что же другие члены трибунала? Они пошли по пути наименьшего сопротивления и голосами пятерых судей против двух признали себя некомпетентными в рассмотрении дела Нея, тем самым устранившись от решения его судьбы. Между тем, по мнению автора книги «Наполеон и его маршалы» американского историка Хэдли, «если бы все маршалы выразили протест против этого акта, как это сделал Монсей, возможно, Ней не был бы расстрелян». А вот С. Захаров, отвечая на вопрос о том, «правильно ли поступили члены суда, расписавшись в своей некомпетенции и пойдя на поводу у Нея?», не столь однозначен: «Трудно сказать. Одни говорят о том, что суд действительно не имел никаких прав заниматься делом „храбрейшего из храбрых“. Другие указывают на то, что военный совет обязан был настоять на своем праве судить Нея, несмотря на все его отводы и доводы. Ожеро, умирая, кричал в горячке, обвиняя как себя, так и остальных членов трибунала в малодушии: „Мы – предатели. Мы должны были настоять на своем праве судить его, несмотря на него. По крайней мере, он выжил бы!..“»

Последнее утверждение, на наш взгляд, спорно. Особенно в свете последующих событий. В частности, С. Захаров, говоря об итогах судебного процесса в палате пэров, отмечает: «Среди тех, кто голосовал за смертную казнь, были: пять маршалов Франции – Мармон, герцог Рагузский, Периньон, Серюрье, Келлерман, герцог Вальми, Виктор, герцог Беллюнский; четырнадцать генералов – Дюпон, Компан, Бернонвиль, Мезон, Дессоле, Монье, де Леспинас, де Бомон, де Канкло, Демон, Суле, Лористон, Лаваль-Монморенси и Латур-Мобур». И в связи с этим фактом историк вполне обоснованно приводит слова Вельшингера: «Все это доказывает, что маршал Ней имел все основания не слишком доверяться великодушию военного трибунала». И далее французский писатель разъяснял, почему не стоило этого делать: «Я полагаю, что… маршал Ней был бы признан виновным, потому что измена была слишком очевидна. Однако после вынесения смертного приговора он (Ней), разумеется, написал бы прошение к королю о помиловании, которому в этот момент было бы очень трудно отказать в смягчении наказания в виде вечного изгнания».

Но это заявление – из области предположений. А на деле все обстояло так, словно судьба «храбрейшего из храбрых» уже давно была решена не лучшим образом и ни о каком помиловании и речи быть не могло. Непримиримые роялисты с нетерпеньим ждали, когда пробьет их час и они смогут отомстить таким безродным выскочкам и верным слугам «корсиканского бродяги», как Ней. И как только военный совет вынес вердикт о своей некомпетенции, палата пэров в соответствии с королевским указом приступила к рассмотрению дела по обвинению его «в государственной измене и в покушении на спокойствие государства». Но не только месть руководила аристократической верхушкой Франции. По мнению С. Захарова, главным двигателем процесса против Нея было то, что «королевское правительство полагало, отдавая на заклание одну большую жертву, что оно тем самым ослабит притязания союзников и спасет целостность французской территории». А еще, как справедливо отмечал Вельшингер, «ненависть к маршалу Нею удваивалась с ненавистью к Наполеону. Не имея возможности отомстить узурпатору, они (члены палаты пэров. – Авт.) взяли себе в жертву его первого лейтенанта».

Суд палаты пэров, начавшийся 4 декабря 1815 года, длился всего два дня. Стоит ли долго обсуждать дело, исход которого был заранее предрешен?! К тому же роялисты опасались возможного освобождения обвиняемого его друзьями и сторонниками. Надо сказать, что слухи о таких попытках были небезосновательны. По всей видимости, немало сослуживцев маршала намеревались организовать его побег. В частности, по словам С. Захарова, «лейтенант по имени Сельве должен был проникнуть в тюрьму „Консьержери“, расположиться под камерой, где содержался маршал, пробить потолок и занять место Нея». «Если эта история подлинна, – пишет по этому поводу Вельшингер, – то она доказывает лишь одно: автор этого проекта побега видел прекрасный сон. Впрочем, Ней не собирался бежать. Он отказался принять помощь Эксельманса 16 августа; в ноябре он также отказал графу Понтекулану воспользоваться благоприятным случаем. Он спокойно ждал решения палаты пэров, веря в то, что абсолютно защищен статьей 12-й соглашения о капитуляции Парижа».

На первом судебном заседании палаты с весьма жесткой речью выступил Арман Эмманюэль дю Плесси герцог де Ришелье, исполняющий обязанности председателя Совета министров и министра иностранных дел Франции. Тот самый знаменитый Дюк, так много сделавший для развития и процветания Одессы и Крыма. После окончательного отречения Наполеона и реставрации династии Бурбонов он наконец-то смог вернуться на родину из эмиграции. И хотя король дважды поручал ему возглавить совет министров, большим престижем ни у двора, ни у правительства, ни у оппозиции он не пользовался. Известно, что всемогущий Талейран посмеивался над не унаследовавшим политических талантов потомком знаменитого кардинала де Ришелье, язвительно говорил, намекая на единственную пользу, принесенную им вдали от Франции: «Ни один французский государственный деятель не знает так хорошо крымских дел, как герцог Ришелье».

Но потомок кардинала и сам был не слишком удовлетворен своим новым назначением. Он понимал, что ему отводится определенная роль и потому, выступая на заседании палаты пэров, чувствовал себя не в своей тарелке. Будучи непримиримым противником Бонапарта, в своей обличительной речи герцог искренне бичевал маршала Нея как изменника, вступившего в заговор с «узурпатором» и нанесшего тем самым вред Франции. Вместе с тем в угоду союзникам, которые неприкрыто вмешивались во французское правосудие, он требовал осудить его «от имени Европы». Чем и задал в расследовании дела необходимый властям тон. Роялисты именно этого от него и хотели. Поэтому С. Захаров справедливо отмечал: «Уже с самого начала судебный процесс пошел не по пути поиска правды и правосудия, а по пути скорейшего осуждения и вынесения самого сурового вердикта подсудимому. Это был заранее подготовленный спектакль, в котором Нею и его адвокатам предлагалось сыграть роль неких статистов, обязанных говорить только тогда и только то, что желала королевская власть и королевская судебная система». При этом нельзя не отметить такой парадоксальный факт: маршала судили за измену Людовику XVIII на основании… законов времен Великой французской революции и уголовного кодекса, принятого Наполеоном!

Как ни пытались адвокаты Нея доказать, что все заявления против него были клеветой и он «не замышлял никакого заговора», что «его обещания были такими же искренними, как и бескорыстными», а его действия «не являлись следствием предварительного преступного сговора, так как предательство состоит из продолжительных тайных происков и последующих вероломных и подлых комбинаций», их никто не захотел услышать. Не убедило судей и то, что маршал Ней находился под защитой не только Конвенции, подписанной 3 июля 1815 года всеми государствами-участниками военного противостояния, но и Парижским договором 1814 и 1815 гг. А последний довод, который попытались использовать в пользу обвиняемого его адвокаты, был категорически опротестован им самим. Речь идет о том, что в силу договора от 20 ноября 1815 года город Сарлуи, родина Нея, вместе с частью земель Лотарингии был отторгнут от Франции. Следовательно, маршал теперь принадлежал другой стране, не являющейся вотчиной короля Франции, и находился под защитой международного права. Но, услышав об этом, Ней порывисто вскочил с места и, прервав адвоката, воскликнул: «Я француз и умру французом!»

Еще одной попыткой маршала оправдать свои действия стало его послание к послам четырех великих союзных держав. Но оно было направлено европейским дворам в последний момент, когда уже ничто не могло повлиять на вынесенное судом решение. Не помогли и личные обращения мадам Ней к Людовику XVIII, герцогу Веллингтону и русскому царю Александру I с просьбой о помиловании мужа. 6 декабря 1815 года процесс над Неем, по меткому выражению посла России во Франции Поццо ди Борго (дальнего родственника и кровного врага Наполеона), «завершился фатальным для него образом». Из 161 пэра, участвовавшего в нем, за смертную казнь без обжалования приговора проголосовали 139, а за изгнание маршала за пределы страны – только 17. Пять пэров воздержались от голосования и призвали короля помиловать осужденного.

Теперь все зависело только от французского монарха. В связи с этим С. Захаров пишет: «Поговаривали, что герцог Ришелье после вынесения вердикта умолял Людовика XVIII проявить великодушие к маршалу, однако король отказал ему в этой милости. Правда, этот эпизод не подтвержден никакими достоверными фактами. Несмотря на то, что многие пэры проголосовали за смертный приговор, они все же надеялись, что король помилует Нея и заменит расстрел изгнанием». Но этого не случилось. И уже ранним промозглым утром 7 декабря 1815 года расстрельный приговор был приведен в исполнение.