Петроний Аматуни - Крепкий орешек Страница 10

И началось!.. То вой и рычание мотора, то тишина и тонкий свист ветра, то необъяснимая тяжесть во всем теле, то вдруг сменяющая ее необыкновенная легкость — вся эта мешанина острых, не знакомых доселе ощущений и звуков лишила Илью самообладания.

В ужасе ухватился он руками за сиденье и закрыл глаза, чувство неотвратимости катастрофы не покидало его. Погибать неизвестно как и во имя чего было страшно…

Очнулся Илья, лишь когда они планировали на посадку. Каждый мускул ныл, тело стало дряблым, непослушным, небо казалось зеленовато-желтым, мысли работали вяло, и даже сам факт, что он остался живым и невредимым, а самолет почему-то цел, дошел до сознания уже после того, как они сели и порулили к стоянке.

Товарищи осторожно, как порванный мешок с зерном, вытащили Илью из кабины. Кто-то дал ему холодной воды. Над ухом раздался веселый голос Лазарева:

— Ну как полетик, любитель авиации?

— Первую половину полета я помню, — медленно сказал Илья. — Но что произошло потом — не пойму.

— Это и есть полполета, а то, что было потом, называется высшим пилотажем! — хвастливо ответил Лазарев. — Ясно?

— Это называется, по-моему, не высшим пилотажом, а… — здесь Илья весьма уместно воспользовался выразительным русским словом.

Сказал — и ушел, подальше ото всех, чтобы наедине разобраться во всем происшедшем. Он без труда догадался, что Лазарев, воспользовавшись его неопытностью, намеренно пилотировал резко, на повышенных скоростях, делая фигуры неправильно; в общем, лез вон из кожи, лишь бы закрутить свою жертву.

Честно говоря, напугать в воздухе можно любого, даже не из робкого десятка, особенно если он впервые садится в самолет. Для этого не надо быть мастерским летчиком, достаточно не уважать людей и не любить по-настоящему авиацию.

Все это Илья понимал, но думал о другом: «Если этот черт, Лазарев, сам не закрутился, значит, он — человек мужественный, а я… тряпка!»

«Да, тряпка! Трус! Девчонка!!» — упрямо повторял Илья, подыскивая для себя самые обидные, унижающие слова.

Однако, разобравшись в своих впечатлениях, он поймал себя на том, что, если ему еще раз предложат слетать в зону, он без колебания, без малейшего колебания — слышите! — залезет в кабину любого самолета и полетит с любым летчиком и куда угодно, хоть на Луну! И будет летать до тех пор, пока не перестанет бояться.

Илья достал папиросу, поглядел в нее, как в дуло пистолета, вприщур, и выдул крупинки табака. Да, сегодня он летал впервые в жизни, и, хотя «слегка был взволнован» неожиданностью и жестокой остротой ощущений, все же он навсегда полюбил полет и теперь не сможет не стать летчиком!

С того дня он с удесятеренной энергией взялся за самообразование. Долгие и нелегкие вечера над учебниками и конспектами привели Илью Дорохова в летную школу.

…Инструктор Апишанский принял новую группу курсантов и накануне первого летного дня собрал их, чтобы побеседовать и познакомиться. Каждому он неизменно задавал вначале один и тот же вопрос:

— Что привело вас в летную школу?

Когда очередь дошла до Ильи, тот лукаво посмотрел на инструктора, усмехнулся и полушутя-полусерьезно ответил:

— Страх.

Апишанский удивленно посмотрел на Илью:

— Курсант Дорохов, я не понимаю вас. Объясните подробнее…

Тогда Илья в том же тоне, но откровенно, потому что, обманув инструктора, он обманул бы самого себя, рассказал о своем единственном в жизни полете с Лазаревым.

Апишанский все понял. Он был хорошим педагогом и уважал людей.

— С таким человеком, как вы, я встречаюсь впервые, — сказал он. — Но то, что вы так о себе говорите, свидетельствует о вашей смелости. По программе мы должны сперва сделать с каждым из вас обычный ознакомительный полет по кругу, без всяких фигур. С вами же, Дорохов, я предлагаю сперва слетать на высший пилотаж. Полетим?

— Полетим!

…Утром следующего дня они садились в самолет. Илья нервничал. Апишанский заметил это, но не проронил ни слова.

Илья, стараясь сохранять самообладание, влез в кабину. На мгновение мягкое сиденье показалось ему электрическим стулом, но он тут же отогнал эту неприятную мысль, привязался ремнями, присоединил к металлическому уху в шлеме резиновый шланг переговорного устройства и отчетливо и громко доложил:

— Товарищ инструктор, курсант Дорохов к полету готов!

Апишанский запустил мотор и порулил на старт. Взлетев и установив самолет в угол набора высоты, он продолжал обдумывать свои предстоящие действия. «Сейчас Дорохов, — размышлял инструктор, — конечно, ожидает, что я его закручу, и готовится вторично пережить страх. Следовательно, я должен поступить наоборот: показать ему образцовый пилотаж высшего класса. Произойдет обратная реакция. Так-с… Ну что же, Апишанский, потрудитесь пилотировать как можно умнее и изящнее. Это вам не соревнования. Тут дело поважнее: надо вдохнуть в молодого человека смелость. Взялись!..»

— Делаю глубокие виражи, — сказал он. — Держитесь слегка за управление и наблюдайте за моими действиями. Значит, сначала мы увеличиваем скорость полета на десять километров в час…

Они крутились в зоне около тридцати минут. Это был поистине красивый пилотаж. Не только курсанты, но и инструктора и командиры с нескрываемым восторгом наблюдали с земли за полетом. Самолет плавно описывал в небе одну фигуру за другой, и даже самый понимающий наблюдатель не мог обнаружить в пилотаже ни одной ошибки.

Илья же был на седьмом небе от счастья: страха в его душе не было ни соринки! Он сейчас не просто сидел кулем в кабине, а слушал объяснения Апишанского, осмысленно воспринимал каждую фигуру целиком и даже по отдельным ее элементам. Он понимал все, что происходило вокруг него, и тоже наслаждался мастерством Апишанского…

Возбужденный Илья лихо выпрыгнул из кабины, обвел взглядом подбежавших товарищей, посмотрел на инструктора и, вопреки всякой субординации, показал ему вздернутый к небу большой палец.

Апишанский улыбнулся и крикнул:

— Следующий!

…С той поры Илья Дорохов стал авиатором. Не по щучьему велению, конечно, а после целого года учебных полетов, не сразу мастером, а сперва и подмастерьем. Много бывало и неприятного в его курсантской жизни, но в том красивом полете с Апишанским будто кто-то выбил из Ильи сомнение навсегда.

Был тогда Илья очень нетерпеливым юношей…

Окончив летную программу и получив назначение в Ростов-на-Дону, он так быстро обегал все необходимые отделы штаба школы, так настойчиво и дипломатично нажал на писарей и начальников, что за день управился со всеми делами, купил билет и вечером уже сидел в вагоне скорого поезда. Летать, скорее летать!

Но поезд, как нарочно, полз до Ростова, будто улитка, на станциях простаивал невероятно долго, и даже звук паровозного гудка, казалось, двигался в воздухе не быстрее пешехода.

Подверглись сомнению и новенькие, купленные недавно ручные часы: в каждом часе Илья легко насчитывал добрую сотню минут… Но, сверив их с часами соседей, он убедился, что в ОТК часового завода работают люди добросовестные, а когда, измученный ожиданием, крепко уснул, — поезд подошел к Ростову.

В Ростовском авиаотряде, хотя и встретили молодого пилота приветливо, но с предоставлением ему работы особенно не спешили. Только начальник финансовой части и кассир действовали оперативно, все же остальные… Да что тут говорить! Человек, можно сказать, летчик, и отныне ветры, туманы и прочая мура ему нипочем; он жаждет полетов, а в отряде медлили с оформлением и даже заставили тренироваться и пройти процедуру, обязательную для молодых пилотов, которая называется «ввод в строй».

Задания на полеты давайте ему, а не тренировку!

Но чаяния молодых пилотов, как им порой кажется, не совпадают с желаниями начальства. Закончена тренировка, командир уже написал в летной книжке: «Разрешаю самостоятельные полеты на почтовых трассах», но Дорохова все еще выдерживают на земле, присматриваются к погоде, оценивают силу ветра. А что ему ветер?

Отчаянию Ильи не было предела. Он маячил перед глазами командира, ожидая задания, и готов был вылетать в самых рискованных условиях, лишь бы не слоняться без дела на земле, когда другие летают.

И все-таки долгожданный день настал: подписано задание на полет с почтой по маршруту Ростов — Харьков — Ростов.

— Правда, погодка неважнецкая, — сказал Илье командир отряда Троепольский.

— Ничего, товарищ командир, зима позади: марток уже, — бодро ответил Дорохов. — Мне это нипочем.

— Так-то оно так… Одним словом, именно марток. Но если придется туговато — немедленно возвращайтесь домой. На рожон не лезьте!

— Есть! Спасибо, товарищ командир.

Дорохов сходил к самолету, предупредил техника, что сейчас полетит, и, прижимая локтем планшет, направился на метеостанцию. Предстоял первый самостоятельный рейсовый вылет, и Илья старался выглядеть как можно более авиационно, то есть чтобы все было в порядке и в то же время не чувствовалось спешки и особого старания, чтобы на лице было написано полнейшее равнодушие ко всем синоптикам мира.