Борис Васильев - Вы чьё, старичьё Страница 10

- Ты чего тут, дедунь?

Дедуня молча пристроился сбоку, тщетно пытаясь попасть в такт летящей женской походке. Валька что-то говорила, но он не слушал - глядел под ноги и семенил. А потом сказал:

- Истинную правду скажешь мне?

- А когда это я тебя обманывала?

- Теперь что соврать, что правду сказать - все одно, разницу утеряли. А ты вспомни, что есть разница, вспомни, а?

- Чудной ты какой-то, дедуня. Не захворал?

- Разница есть, Валечка, - шепотом сказал он. - Коли б я в бога верил, мне, может, много бы легче было, но безбожный я. Безбожный человек.

- Ничего я не поняла, - строго сказала Валентина, останавливаясь. - Что натворили? Говори сейчас же,

Дед Глушков помялся, посопел, пряча глаза. А потом глянул в упор, с духом собравшись, и спросил:

- За Андрея пошла бы?

- Ох, побежала бы!..

- А чего ж не бежишь? - Он подождал, но Валька только неуверенно улыбнулась.- Потому не бежишь, что дед твой Пал Егорыч вам мешает. Не спорь, не спорь, не надо, я ему ни полсловечка не скажу, а только давай сегодня всю истинную правду. Уморился я без нее. Уморился.

- Может, квартиру разменяем,- безнадежно вздохнули она.- Если Андрея к бывшей его жене пропишут.

- Да,- вздохнул и дедуня.- Умирали б мы вместо пенсии...

Грызла тоска стариков. Точила как червь, неутомимо и невидимо; Багорыч с нею полубульками боролся, ерничеством да показной разудалостью, а Касьян Нефедович по улицам бегал. Кружил по поселку, по новым микрорайонам, расширял свои кольца, точно надеялся запутать, замотать тоску свою. И однажды вышел к почтамту. Шел дождь, и старик вошел в здание и сел у стола, где граждане писали письма. Посидел, подумал, а потом попросил вдруг лист бумаги, взял ручку и неуверенно, на каждой букве спотыкаясь, начал: "Добрый день вам, Анна Семеновна, дорогая Нюра..." Думал, что долго будет писать, что, может, совсем не напишет даже, но письмо написалось одним махом и почти без помарок. Вывел адрес, опустил в ящик и пошел искать Багорыча.

Багорыч на спор на троих не глядя разливал, на полубульку зарабатывая. Дед Глушков отобрал у него бутылку, сунул ее владельцу и повел приятеля в сторону. Приятель орал и вырывался, а дед сказал:

- С этим кончено, увожу я тебя отсюда. Как только подтверждение придет, что примут нас.

- Куда это? Где это? - обижался Багорыч.- Мешаешь все, вредный ты старик!

Через неделю пришел ответ. Длинный и многословный, а если пересказать, так шесть слов: милости просим, Касьян Нефедович и Павел Егорович.

- Ну вот,- вздохнул дед Глушков, прочитав Багорычу письмо.- Ждут нас там, значит, за нами дело.

- Хорошая женщина,- потрясенно признался Сидоренко. - Сколько лет?

Дедуня глянул укоризненно. Сидоренко засмущался и стал ковырять грязь ботинком.

- Не порть обувь,- строго сказал Касьян Нефедович,- Жизнь наша меняется, и всякие глупости надо из неё выкинуть.

До сего дня, даже до сей минуты крикливым Сидоренко решал за деда Глушкова, куда тому идти и что делать. А тут Глушков командовал, и Багорыч послушно кивал, изредка уточняя: "Ясно. Понятно. Бу сделано". Не потому, конечно, что ехал в глушковские места, а потому, что эта очень простая и всем подходящая мысль родилась у Касьяна Нефедовйча. Пал Егорыч признавал право первородства.

- Выпивать если придется, то по праздникам. Мужиков разливать по булькам не учи, они и без это того. Пенсии все до копеечки Нюре отдавать будем, и по дому все делать, и...

- По грибы ходить будем,- деловито вступил Багорыч.- И Вальке сушеных пришлем. А еще насчет работы. Непременно надо нам на работу устроиться, и тогда мы денег подкопим.

- Зачем это? - подозрительно осведомился дедуня.

- А Вальку с Андреем к себе пригласим! - воскликнул Сидоренко, чрезвычайно обрадованный этой идеей.- А когда ребеночка родит, так нянчить его станем.

- Правильно,- согласился Касьян Нефедович.- Теперь что делать. Первое: никому ни слова, а то не пустят. Второе: выпишусь я с жилплощади. Третье: ты с работы уволишься. Четвертое: билеты...

Три дня беготнёй были заняты до предела: выписывались - совещались, увольнялись - совещались, билеты покупали - опять совещались. А когда все общие дела были исполнены, кончились их совещания: с прожитым человек прощается один на один.

- Дед, побежала я! - жуя на ходу (по утрам она всегда опаздывала), прокричала Валентина.

Обычно Сидоренко ей из кухни отвечал, а тут вышел, прислонился к косяку и глядел молча.

- Ты что это, дед?

- Сказать вышел, что...- Багорыч дернул головом и отвернулся.- Чтоб осторожней шла, подморозило.

- Допрыгаю,- беспечно ответила внучка.- До вечера, дед!

И дверью хлопнула. Дед постоял, шагнул вдруг, ткнулся лицом в ее старое пальтишко и замер. Только плечи вздрагивали. Потом утер лицо и пошел собирать свои вещи. И первой в чемодан положил книжку "Автоматизация ликвидации отходов".

А Касьян Нефедович в то утро встал спозаранку и, взяв из заветной мармеладовой коробки сэкономленные пять рублей, побежал искать прощальный подарок. Да не сообразил: все магазины были еще закрыты,- и дедуня устремился к рынку. А на входе окликнули:

- Отец, купи цветы. Посмотри, какие цветы! Как в крематории, понимаешь.

Молодой черноусый протягивал Глушкову совершенно немыслимый букет. Все на букет заглядывались, и даже огромная, как колесо, кепка продавца светилась от того букета. Но дедуня отмахнулся и поспешил за чем-либо ценным. Проспешил десяток шагов, умерял аллюр и остановился. Потоптался, назад повернул и опять будто нечаянно мимо тех цветов протопал. И опять. И - еще раз. И остановился.

- А сколько?

- Как из уважения, для тебя только - два червонца.

- Двадцать рублей?!

Отчалил старик. Несуразную цену назвали, и оттого, что цена была несуразной, цветы понравились ему еще больше. Отошел, выгреб из кармана остатки пенсии, сложил с заветной пятеркой, и вышло шестнадцать рублей. Зажал их в кулаке.

- А дешевле нельзя?

- Назови свою цену, уважаемый. Там посмотрим.

- Шестнадцать рублей у меня всего.

- Только из уважения. Только из личного уважения, понимаешь...

Дед Глушков нес старательно упакованный в газету букет двумя руками, как икону. Занудный червячок сосал его, что зря он деньги убухал, что завянет вся эта красота и ничего от подарка не останется. Но дед упрямо спорил, утверждая, что останется. Валечкина радость останется. Так с червяком и цветами и вошел он в квартиру.

- Ты живой еще, дед? - удивился Арнольд Ермилович: он на работу собирался.- А как же старуха твоя с архангелами?

- Уезжаю я,- сказал ему Глушков.- Вы двух ребеночков обещали, а я вчера из квартиры выписался. Можете занимать, только вещи возьму.

- Касьян...- растерянно забормотал сосед.- Николаевич...