Леонид Млечин - Сталин. Наваждение России Страница 10

Когда в руководстве остались только люди, смотревшие Сталину в рот, он перестал собирать политбюро. Решения оформлялись опросом членов политбюро — им либо рассылались опросные листы, на которых они расписывались «за» или «против», либо их просто опрашивали по телефону.

Весной 1933 года Сталин отправил записку популярному драматургу Александру Николаевичу Афиногенову, который попросил прочитать его новую пьесу «Ложь»:

«Зря распространяетесь о “вожде”. Это не хорошо и, пожалуй, неприлично. Не в “вожде” дело, а в коллективном руководителе — в ЦК партии».

Когда члены политбюро превратились просто в подручных, Сталин переменился. Исчезла необходимость ладить с товарищами по политбюро, убеждать их в своей правоте, привлекать на свою сторону. Они заранее были согласны с любым его предложением. Больше не надо было завоевывать ничьи сердца, достаточно было держать всех в страхе, сажая их жен или помощников. Зачем быть веселым и привлекательным? Единоличный хозяин страны мог позволить себе оставаться таким, каков он на самом деле.

«Со Сталиным, когда он был в хорошем настроении, контакт был легким и непосредственным, — вспоминал один из руководителей Югославии. — Сталин был холоден и расчетлив. Однако у Сталина была страстная натура с множеством лиц, причем каждое из них было настолько убедительно, что казалось, что он никогда не притворяется, а всегда искренне переживает каждую из своих ролей».

Лазарь Моисеевич Каганович говорил поэту Феликсу Чуеву, который старательно записывал рассказы сталинских соратников:

— Его надо брать по временам, по периодам, разный он был. Послевоенный — другой Сталин. Довоенный — другой. Между тридцать вторым и сороковым годами — другой. До тридцать второго года — совсем другой. Он менялся. Я видел не менее пяти-шести разных Сталиных…

Лазарь Каганович был человеком малограмотным, писал с ошибками — он вообще никогда не учился. Но он сразу поверил в звезду Сталина и всю свою жизнь преданно ему служил, не зная сомнений и колебаний.

Сталин доверял Лазарю Моисеевичу, потому что более преданного человека у него не было. Столь же надежный Валериан Владимирович Куйбышев, член политбюро и первый заместитель председателя правительства, злоупотреблял горячительными напитками и, как утверждают, умер в 1935 году во время тяжелого запоя.

Каганович никогда не возражал вождю, никогда не отстаивал своего мнения, а подхватывал любую сталинскую мысль. Молотов сказал о нем:

— Он среди нас был сталинистом двухсотпроцентным. Каганович — преданнейший Сталину человек, в этом его слабость и неподготовленность к самостоятельной мысли, потому что и у Сталина не все правильно.

В середине тридцатых на демонстрациях портретов Кагановича было немногим меньше, чем портретов вождя. Но степень самостоятельности Кагановича, который никогда и ничему не учился, была невелика. Если вождь уезжал из Москвы, то Лазарь Моисеевич чуть ли не каждый день писал Сталину, спрашивая его мнение относительно всех сколько-нибудь значительных вопросов. Вождь подробно отвечал по каждому пункту, решения принимались только с его санкции.

Во второй половине тридцатых Сталин по существу убрал Кагановича с партийной работы. В 1935 году назначил наркомом путей сообщений. Железными дорогами Лазарь Моисеевич руководил в общей сложности семь лет. Сталин, недовольный ситуацией с транспортом, несколько раз снимал его с этой должности, а потом все-таки возвращал.

В 1937 году Михаил Каганович, старший брат всесильного Лазаря Моисеевича, стал наркомом оборонной промышленности (третий из братьев, Юлий, был секретарем Горьковского обкома партии и председателем облисполкома, потом заместителем министра внешней торговли, он рано умер).

Старший Каганович тоже никогда не учился, писал в анкетах «самоучка». Он несколько лет работал заместителем Серго Орджоникидзе в Высшем совете народного хозяйства, а затем в наркомате тяжелой промышленности. Сталин ему доверял. Михаил Каганович был единственным заместителем наркома, который стал кандидатом в члены оргбюро ЦК. Высокое партийное звание повышало его аппаратный вес.

С октября 1937 года Михаил Каганович — нарком оборонной промышленности. В декабре 1939 года непомерно большой наркомат разделили на четыре: авиационной и судостроительной промышленности, вооружения и боеприпасов. Михаил Каганович возглавил наркомат авиационной промышленности — важнейший из всех оборонных ведомств, потому что Сталин особенно интересовался авиацией.

Михаил Моисеевич возглавлял наркомат год, пока Сталин не возложил на него ответственность за неудачи авиапромышленности. В январе 1940-го он был освобожден и получил назначение с большим понижением — директором завода № 124. В феврале получил предупреждение, что если «не выполнит поручения партии и правительства, то будет выведен из состава членов ЦК и снят с руководящей работы». А через полгода Михаил Моисеевич покончил жизнь самоубийством.

Вокруг этой истории ходили разные слухи.

Лазарь Моисеевич в 1990 году рассказывал военному историку профессору Георгию Александровичу Куманеву, что произошло с братом:

«Я пришел на заседание. Сталин держит бумагу и говорит мне:

— Вот есть показания на вашего брата, на Михаила, что он вместе с врагами народа.

Я говорю:

— Это сплошное вранье, ложь, — так резко сказал, не успел даже сесть. — Это ложь. Мой брат Михаил — большевик с 1905 года, рабочий, он верный и честный партиец, верен партии, верен ЦК и верен вам, товарищ Сталин.

Сталин говорит:

— Ну а как же показания?

Я отвечаю:

— Показания бывают неправильные. Я прошу вас, товарищ Сталин, устроить очную ставку. Я не верю всему этому. Прошу очную ставку.

Он поднял глаза наверх. Подумал и сказал:

— Ну что же, раз вы требуете очную ставку, устроим очную ставку.

Через два дня меня вызвали. Маленков, Берия и Микоян вызвали меня. Я пришел. Они мне говорят:

— Мы вызвали Михаила Моисеевича на очную ставку.

Я говорю:

— Почему меня не вызвали? Я рассчитывал, что я на ней буду.

Они говорят:

— Слушай, там раскрыты такие дела, что решили тебя не волновать.

Вызвали Ванникова, который был заместителем у Михаила и показывал на него, других, и устроили очную ставку. Ну, эти показывают одно, а Михаил был горячий человек, чуть не с кулаками на них. Кричал: “Сволочи, мерзавцы, вы врете” и так далее. Вывели арестованных, а Михаилу говорят:

— Ты иди, пожалуйста, в приемную, посиди, мы тебя вызовем еще раз. А мы тут обсудим.

Только начали обсуждать, к ним вбегают из приемной и говорят, что Михаил Каганович застрелился. Он действительно вышел, одни говорят — в уборную, другие говорят — в коридор. У него при себе был револьвер — и застрелился. Он человек был горячий, темпераментный. И, кроме того, он человек был решительный и решил: в следственную тюрьму не пойдет. И лучше умереть, чем идти в следственную тюрьму».