Валентин Левицкий - На Кавказском фронте Первой мировой. Воспоминания капитана 155-го пехотного Кубинского полка.1914–1917 Страница 10

Часам к восьми вечера я получил от подполковника Коломейцева[30] приказание, что весь отряд должен отойти на Кеприкейские высоты, держа направление на участок Кубинского полка. Мне приказано было охранять левый фланг отступающих батальонов. Часам к девяти позиции у Падыжвана нами были оставлены. Выслав заставу вправо, я начал спускаться в лощину (к мельнице), держа роты и пулеметы в полной готовности.

Я был в полной уверенности, что в лощине окажется противник, так как все его действия перед вечером указывали на его стремление обойти нас. К моему большому удивлению, его не оказалось нигде по пути нашего следования. До настоящего времени мне кажется, что противник или рассчитывал нас утром застать на оставленной позиции, или же он оставил нас в покое по чисто психологической причине, так как турки не любят драться ночью. Наш отход длился почти до 4 часов утра (27 октября).

Такая медлительность произошла ради мер предосторожности, но кроме того с нами было большое количество раненых, которые сильно тормозили движение (многих пришлось нести на руках).

Этим отходом закончился двухдневный бой у Падыжванских высот.

Несмотря на геройское поведение отряда, мы должны были приостановить операцию и отступить, так как задача отряду была поставлена в своей основе неправильно.

При создавшейся обстановке к 25 октября у Кепри-кея одной демонстрацией у Падыжванских высот нельзя было ограничиваться. Надо было действовать всем корпусом, а не ставить в принцип разделение своих сил. Бои у Падыжвана не есть для нас поражение, но отходом мы дали в руки противнику моральный козырь.

Пройдя с ротами линию окопов участка кубинцев, я остановился у штаба полка. Поделившись с присутствовавшими офицерами впечатлениями о боевых переживаниях, я узнал от них некоторые новости, и притом неутешительные. Ольтинский отряд, шедший в обход Гасан-Калы, потерпел неудачу. В чем заключалась эта неудача, в сведениях не указывалось, но отряд находился на пути отступления.

Сильно утомленный, не спавший около трех ночей, я завернулся в бурку и заснул как убитый. Когда меня разбудили, было около 11 часов. В тумане роты 2-го батальона строились и собирались куда-то идти. Кругом какая-то тишина, и это казалось чем-то странным после двухдневной почти непрерывной канонады.

Поднявшись, я направился к палатке командира полка. Последнего не было, так как он был вызван в штаб дивизии. От адъютанта я узнал, что мне приказано четыре пулемета придать ко 2-му батальону, который через короткий срок выступает на левый фланг полка. Этот батальон должен был сменить роты 4-го батальона, которые, в свою очередь, должны были податься вправо.

Кроме того, относительно общей обстановки адъютант сообщил следующее: Кубинский полк занимал участок около двух верст по фронту (номера высот не помню), имея вправо от себя Кабардинский полк, а влево Дербентский. На левом фланге дивизии были бакинцы, занимавшие позицию включительно до Кеприкейского моста (а также селение Кепри-кей). Елизаветпольский полк, как больше всех пострадавший (два батальона у селения Кепри-кей, а два батальона на Падыжванских высотах), стоял в резерве в полутора (или в двух) верстах за участком дербентцев. Полки окапывались, готовясь к упорной обороне.

Дав указания своему фельдфебелю о снабжении пулеметных взводов, приданных боевым участкам полка, я отправился на позицию с четырьмя пулеметами (3–4 взвода) на участок 2-го батальона. Я нагнал 2-й батальон и последовал в хвосте колонны. Через полчаса мы прибыли на место.

По причине густого тумана я не мог разобраться в местности, стоя на линии окопов, я видел только шагов на сто вперед, какую-то крутизну. Остальное было покрыто мраком неизвестности. К часу дня стало светлее, небо расчистилось. Туман будто сползал вниз и казался под нашими ногами какой-то движущейся морской пучиной. И вот среди этой пучины стали появляться в различных местах черные островки. Они быстро росли, превращаясь в холмы, а затем в горы. Туман еще с большей быстротой стал нестись вниз влево и, подобно театральному занавесу, открыл перед нами перспективу той сцены, где должен был разыграться следующий акт кровавой борьбы.

Впереди перед нами я узнал оставленный нами Падыжван, а дальше от него высоты Гассан-Калы.

Позиция Кубинского полка командовала над местностью, причем она от левого фланга повышалась вправо. Обстрел был до 2000 отличный, но сильно пересеченная местность могла быть хорошим подступом для противника, особенно в сфере артиллерийского огня. Влево от нас, отделяясь оврагом, были дербентцы. Их позиции были значительно ниже наших, и большая часть их хорошо была видна нам. Как казалось, у них было большое оживление, строились окопы, прокапывались дорожки, подносился дерн и т. п. Осмотрев участок 2-го батальона, я установил два пулемета в середине его (между 5-й и 6-й ротами), а два поместил в прорыве (перед оврагом) между нами и дербентцами.

Рытье окопов местами встречало большие трудности, опять-таки из-за каменистости грунта. Пришлось при помощи дерна строить наносные окопы (из дерна складывался бруствер), что, конечно, представляло для противника хорошую цель.

Но вдруг где-то глухо прогремел орудийный выстрел, и через несколько секунд над окопами дербентцев мы увидели разрыв. Затем второй разрыв опять над ними. Люди прекратили работу, попрятались. Через несколько минут над нами такая же история. Также пришлось приостановить работы, отвести людей за противоположный скат, оставив наблюдателей. Наша артиллерия начала отвечать. Судя по стрельбе, противник вел пристрелку. К вечеру все стихло. Ночью мы продолжили работы по рытью окопов сменами, чтобы до утра их закончить, после 10 часов были высланы от каждого батальона разведки, чтобы обнаружить неприятельскую пехоту.

Через час в различных местах впереди послышалась стрельба, которая спустя несколько минут прекратилась. Разведка, вернувшаяся около 12 часов, обнаружила охранение противника в 4–5 верстах от нашей линии на высотах восточнее (в нашу сторону) от Падыжвана. Подобные разведки велись непрерывно целую ночь. Они большей частью доходили до сторожовки[31] противника, но иногда на пути сталкивались с их разведчиками. Меня удивило, почему каждый раз при отправке новой партии на разведку было столько желающих идти вперед. Даже мои пулеметчики, которые вовсе не должны были ходить, и те стали проситься. Дело объяснилось просто: в удачных случаях в ранцах убитых турок находили люди табак и иногда кое-что съестное. Охота была рискованная, но, очевидно, тоска «по цигарке» брала свое.

Ночью начал падать снег, который не переставал до утра. День 28 октября начался спокойно. Падавший снег не позволял далеко видеть, и артиллерия с обеих сторон принуждена была молчать. Передали по телефону следить внимательно за противником, так как он на участке кабардинцев пытался наступать, но был отбит. Подъехала офицерская кухня, каким-то чудом забравшись на высоты. Ничего в ней, кроме горячего кипятка, не было, но и этому я обрадовался. Приятно было глотнуть горячую жидкость после нескольких дней перерыва.