Юрий Жук - Претерпевшие до конца. Судьбы царских слуг, оставшихся верными долгу и присяге Страница 10

« 20 Апреля [85] . Пяток Великий.

(…) По неясным намекам нас окружающих можно понять, что бедный Валя [Долгоруков] не на свободе и что над ним будет произведено следствие, после которого он будет освобождён! И никакой возможности войти с ним в какое-либо сношение, как Боткин ни старался». [86]

«25 (8[Мая]). Апрель. Среда.

(…) Нам никак не удаётся узнать что-либо о Вале [Долгорукове]». [87]

О том, как протекали похожие друг на друга дни содержания под стражей ближайшего сподвижника Государя, почти ничего не известно. Однако кое-какой свет всё же проливают на это воспоминания бывшего Министра-Председателя Временного Правительства Князя Г. Е. Львова (о том, как Князь В. А. Долгоруков работал на тюремном огороде [88]), а также выдержка из протокола его допроса. [89]

В своих воспоминаниях, написанных в конце 50-х годов минувшего столетия, бывший сотрудник Уральской Областной Чрезвычайной Комиссии (УОЧК) А. Г. Кабанов также не обошёл своим вниманием персону Князя В. А. Долгорукова:

«(…) Свиту бывшего царя в составе князей: Львова, Голицина, Долгорукова и графа Татищева и двух поваров – поместили в дом предварительного заключения, начальником которого назначили моего старшего брата Михаила, а комиссаром – моего младшего брата, тоже Михаила.

Львова, Голицина и Татищева поместили в большую комнату, каждому предоставили хорошие кровати с мягкими матрацами, с новым постельным бельём, новые шерстяные одеяла, а Долгоруков по настоятельной просьбе Голицина, Львова, Татищева был помещён в одиночную камеру. При этом, обращаясь к моему брату Михаилу-старшему, указывая пальцем на Долгорукова, Татищев сказал:

– Уберите от нас этого дурака, мы с ним в одной комнате находиться не можем.

Жена брата Михаила – деревенская неграмотная женщина – готовила для свиты царя пищу. Я часто приходил к брату и обедал с княжеской кухни. Однажды Долгоруков попросил со мной свидания. Когда я зашёл к нему в камеру, он попросил меня поискать его чемодан с бельём, который, по его словам, пропал во время дороги.

При этом Долгоруков сказал:

– Я единственный остался потомок Рюриковых. (Рюриковичей. – Ю. Ж.).

Когда он сказал эти слова, я невольно подумал, что он рассуждает так: дом Романовых обанкротился, управлять страной некому, а его, как потомка Рюриковых, обязательно посадят на российский престол. Вероятно, за такие его рассуждения остальные члены царской свиты считали его дураком, и с ним находиться вместе не желали». [90]

Ознакомившись с этим отрывком, нетрудно заметить, что в нём, наряду с истиной, имеются некоторые несоответствия, допущенные А. Г. Кабановым по прошествии лет. А ещё он интересен хотя бы тем, что даже по прошествии почти сорока лет этот палач-недоучка с незаконченным низшим образованием выставляет себя в роли «политически грамотного пролетария», а образованнейшего Князя из рода Рюриковичей – эдаким дураком!

Так вот, обращаясь к приведённому отрывку из воспоминаний А. Г. Кабанова, следует сразу же отметить, что Князь Г. Е. Львов, а также арестованные вместе с ним тюменские земские деятели: Князь А. В. Голицын и Н. С. Лопухин – никогда не состояли в Свите Государя. А будучи арестованным, Князь Г. Е. Львов, по его словам, первое время содержался в так называемой «уголовной», а затем и в «земской» тюрьме, [91]где он впервые встретился с Князем В. А. Долгоруковым.

И именно в этой, «земской» тюрьме (Тюрьме № 2) заправляли упоминаемые ранее братья Кабановы. Михаил-старший – как начальник, а Михаил-младший – как комиссар.

10 (23) мая 1918 года в Екатеринбург были доставлены Августейшие Дети и пожелавшие сопровождать их верные слуги. Почти сразу же от группы прибывших были отделены Граф И. Л. Татищев, Графиня А. В. Гендрикова, Е. А. Шнейдер и А. А. Волков, которых также поместили в Тюрьму № 2. На следующий день к ним в камеру был помещён и Т. И. Чемадуров. И не просто в тюремную камеру попали они, а в камеру её особого, так называемого «Секретного отделения», из которого при большевиках, как правило, не выходили на волю…

Отсюда можно сделать однозначный вывод, что все упомянутые здесь лица (за исключением женщин) некоторое время содержались в одной камере этого самого отделения.

По прошествии лет чудом избежавший смерти А. А. Волков написал воспоминания, в которых также уделил несколько слов пребыванию Князя В. А. Долгорукова в тюрьме:

«В тюрьме, помимо смотрителя, находился ещё и комиссар, который разрешил нам с Татищевым приобретать за наш счёт продовольствие. Мы отказались. У меня не было денег, а у Татищева хотя и были деньги, но таковые принадлежали царской семье. В своё время была получена поддержка для царской семьи. Сумму, оставшуюся неизрасходованной, генерал Татищев и князь Долгоруков, чтобы удобнее было уберечь при обысках, возможных в условиях нашего существования, а также от похищения, разделили на равные части и таким образом сохраняли». [92]

Своё последнее обращение в Уральский Совдеп Князь В. А. Долгоруков, сильно страдающий от почечных колик, написал 18 мая 1918b года:

«В Областной Совет.

Ввиду моего болезненного состояния, покорно прошу перевести меня из тюрьмы № 2 в дом Ипатьева, что на Вознесенском проспекте, дабы я мог пользоваться лечением у доктора Боткина наравне с другими.

Ответом, как и прежде, было молчание.

О трагическом конце жизненного пути Князя В. А. Долгорукова многие годы было известно лишь из книги воспоминаний Пьера Жильяра «Император Николай II и Его Семья», в которой тот сообщал:

«Несколько дней после взятия Екатеринбурга, во время приведения в порядок города и погребения убитых, неподалёку от тюрьмы подняли два трупа. На одном из них нашли расписку в получении 80.000 рублей на имя гражданина Долгорукова и, по описанию свидетелей, очень вероятно, что это было тело князя Долгорукова. Что касается другого, есть все основания думать, что оно было телом генерала Татищева». [94]

И, наверное, об обстоятельствах трагической гибели ближайшего друга Государя так и не было бы ничего известно, если бы не одно обстоятельство.

Работая над книгой «Колун революции», посвящённой жизненному пути бывшего чекиста М. А. Медведева (Кудрина), я обратился к его сыну – историку-архивисту М. М. Медведеву – с просьбой предоставить мне возможность ознакомиться с личным архивом его покойного отца. Моя просьба была воспринята весьма благосклонно, и через довольно короткое время я, что называется, взахлёб знакомился с интереснейшими документами и фотографиями, любезно подобранными супругой Михаила Михайловича – Ниной Трофимовной.