Татьяна Умнова - Людовик XIV. Личная жизнь «короля-солнце» Страница 10

Анна Австрийская любила комфорт и роскошь.

Казалось бы — кто их не любит? Но у этой королевы вкусы отличались особенной изысканностью.

Самой большой ее страстью — после тонкого белья — были благовония: Анна их коллекционировала, и парфюмеры старались превзойти друг друга, дабы снискать милость королевы Франции, а купцы и побывавшие в дальних странах дворяне считали обязательным привезти королеве какую-нибудь благоуханную диковинку: ароматические курения, сандаловые фигурки или шарики из овечьей шерсти, пропитанные душистыми маслами, — их арабские женщины носят в драгоценных флакончиках-ароматницах на груди, они сохраняют свои свойства по многу лет.

Еще Анна обожала душистые цветы, и для нее одной было разбито несколько оранжерей — она желала каждое утро видеть свежий букет в своем будуаре!

Единственно — она не выносила запах розы. Настолько, что, даже видя розу на картине, теряла сознание от одной мысли о ее запахе. В современной психиатрии это явление называется «идиосинкразией» и считается болезнью. Впрочем, даже болезнь у Анны Австрийской — причиной которой наверняка были несколько столетий родственных браков между Габсбургами! — изысканная: идиосинкразия к розам — что может быть романтичнее…

Два с половиной столетия спустя сын писателя, обессмертившего Анну Австрийскую, — Александр Дюма-сын — обессмертит ее болезнь: в «Даме с камелиями» прекрасная Маргарита Готье не выносит запаха роз.

В августе 1612 года, сразу после того, как Анне исполнилось одиннадцать лет, ее отец подписал брачный контракт с Марией Медичи, французской королевой-регентшей: прелестная маленькая принцесса была предназначена в жены своему ровеснику — французскому королю Людовику XIII.

Свадьба состоялась три года спустя.

Анна была девочкой веселой и беспечной — поездка во Францию представлялась ей чудесной прогулкой.

Но Людовик — замкнутый, угрюмый, неуверенный в себе подросток — боялся предстоящей свадьбы.

Дело в том, что Мария Медичи поручила де Люиню, известному при дворе своим распутством, объяснить Людовику суть супружеских взаимоотношений… И сделанные им открытия глубоко потрясли юного короля. С тоской Людовик говорил: «Я ее совсем не знаю, без меня ее выбрали мне в супруги, и какова она ни есть — уродлива или красива, — я все равно должен буду уложить ее в свою постель и целовать, обнимать и любить до конца жизни… Разве это справедливо?» Он очень боялся, что испанская инфанта окажется некрасивой. Он, конечно, получил портрет, но понимал, что придворные живописцы чаще всего льстят венценосным моделям. А увидеть невесту он мог только в день свадьбы.

Люинь был наслышан о красоте Анны Австрийской и предложил королю развеять его страхи единственным возможным способом — тайком посмотреть на инфанту. Король согласился, и друзья отправились в Кастр, где кортеж инфанты остановился на отдых. Из окна гостиницы им удалось увидеть, как Анна садится в карету, но это был лишь краткий миг — король почти не разглядел свою нареченную. Кортеж инфанты тронулся в путь, а потому король сел в собственный экипаж и приказал догнать испанцев. Когда чужая карета на полном скаку поравнялась с каретой, в которой ехала инфанта, девочка выглянула, чтобы как следует разглядеть наглеца. И Людовик, пораженный ее красотой и смущенный собственной отвагой (немыслимой прежде для сына властной Марии Медичи), крикнул ей: «Я — король инкогнито!» Тем же вечером Анна и Людовик познакомились во дворце епископа Бордо. Они понравились друг другу, и король очень мило ухаживал за своей невестой. Казалось, он наконец осмелел и даже заинтересовался этой очаровательной девочкой.

Свадьба состоялась 25 ноября. Венчание закончилось в пять часов пополудни, день был изнурительно-жаркий, и даже свадебный пир — вопреки традиции — отменили. Усталые новобрачные поцеловали друг друга — и отправились каждый в свою опочивальню, где тут же заснули крепким детским сном.

Но Мария Медичи считала, что Людовик непременно должен исполнить свой супружеский долг в первую же ночь. Она сама разбудила юношу и сказала: «Сын мой, обряд венчания — это всего лишь прелюдия к бракосочетанию. Вы должны отправиться к королеве, вашей супруге. Она ждет вас…»

Людовик привык во всем подчиняться матери, поэтому покорно ответил: «Мадам, я только ждал вашего приказания. Я пойду к жене вместе с вами, если вам так угодно».

Накинув халат и сунув ноги в домашние туфли, он направился в опочивальню Анны.

Следом за ним туда вошли Мария Медичи, две кормилицы, гувернер короля господин Сувре, лейб-медик Эроар, маркиз де Рамбуйе, хранитель королевского гардероба с обнаженной шпагой в руке, старший камердинер Беренгьен с подсвечником, граф де Гиз, граф де Граммон и еще несколько придворных.

Анна Австрийская, вопреки утверждениям свекрови, вовсе не ждала супруга, а крепко спала, и была изумлена и даже испугана, когда увидела всю эту процессию, входящую в ее покои.

«Дочь моя, я привела к вам короля — вашего супруга. Прошу вас: примите его и любите!» — громогласно произнесла Мария Медичи.

И Анна, покраснев от смущения, пробормотала по-испански: «У меня нет иного желания, мадам, как только повиноваться Его Величеству, моему супругу, и угождать ему во всем».

К счастью, здесь же находились несколько камеристок и придворных дам, выбранных Филиппом III для своей дочери из числа испанок, знавших французский язык. Они перевели слова юной королевы.

В присутствии множества свидетелей король сбросил халат и лег рядом с женой. Оба они выглядели смущенными и несчастными. Мария Медичи подошла к ложу и тихо произнесла несколько фраз. Что именно она сказала — неизвестно. Но, видимо, давала некие советы, называя при этом все своими именами… Потому что, пока она говорила, Анна Австрийская покраснела как маков цвет, а Людовик стал бледнее подушки.

«Теперь всем пора уйти», — объявила Мария Медичи и покинула опочивальню. Действительно — ушли все, кроме кормилиц и камеристок, а также — лейб-врача, которые должны были проследить за тем, чтобы король и королева надлежащим образом исполнили свои супружеские обязанности. После свершения сего действа доктор осмотрел супругов и снова пригласил в опочивальню королеву-мать и придворных. И дал подробный отчет о случившемся.

Неудивительно, что уже на следующее утро король и королева не могли без смущения смотреть друг на друга и старались вовсе не разговаривать.

После своей первой брачной ночи король проникся таким глубоким отвращением к плотской любви, что остался в истории под именем Людовика Стыдливого.