Сергей Морозов - Бах Страница 10

Когда были в Любеке гамбургские молодые музыканты, Букстехуде понравился вежливый и услужливый Маттесон. Органист он, правда, неважный, но старый мастер обучил бы его ремеслу, если бы... Условия предложенного Маттесону брака выглядели привлекательно, но возможность брака с девушкой, которая старше жениха на двенадцать лет, увы, отпугнула гамбургского гостя. Прекрасный органист Гендель тоже поостерегся семейных уз.

Музыкант из семейства Бахов мог показаться хозяину дома больше всего заслуживающим доверия. Ему бы он спокойно мог передать дочь и должность. Три месяца – достаточный срок для знакомства. Но надежда отца опять не сбылась. Не без основания полагают, что сыграла в этом роль и привязанность Баха к своей кузине Марии Барбаре, возникшая в Арнштадте. Себастьян, возможно, видел уже в ней свою невесту. Так и не возникло симпатий между гостем и Orgelbraut, «органной невестой», как называли Анну Маргариту злоязычные обыватели Любека.

В канун февраля 1706 года Бах заторопился домой, хотя и был уверен, что замещавший его в Новой церкви Иоганн Эрнст Бах хорошо справляется с обязанностями органиста. То был двоюродный брат Себастьяна, сын Христофа, близнеца Амвросия.

Бах покидает Любек, ощущая на себе силу воздействия музыки Букстехуде. Спустя десять лет Бах напишет знаменитую Пассакалию до минор, вызывающую и ныне, во второй половине XX века, волнение слушателей. Ф. Вольфрум скажет об этой гигантской Пассакалии: «Несмотря на всю свою грандиозность, перед которой смиренно склоняется искусство Букстехуде, как скромная деревенская церковь перед величавым готическим собором, вся композиция Баха даже в деталях своих держится образца, созданного северонемецким мастером».

Это лишь один из примеров, свидетельствующих о живейшем влиянии, оказанном любекским органистом на творческую мысль Баха. Наследие этого современника Баха осталось жить и в нашем веке. Его органные пьесы включаются в программы концертов. В клавирном звучании они слышатся в концертах исполнителей-пианистов. И пьесы Франца Тундера, предшественника Букстехуде, звучат в программах нынешних концертов органной музыки. Свет гения Баха озаряет наследие и его учителей, и учителей его наставников.

Сознавая, что он просрочил свой отпуск, Себастьян, однако, избрал обратный путь в Арнштадт отнюдь не кратчайший. По мнению одних биографов, он заезжал в свои родные места повидаться с Бахами, а в Люнебург – поклониться дорогому учителю Бему, поделиться с ним любекскими впечатлениями. По уверению других, заезжал еще и в Гамбург, чтобы побыть немного в шумном портовом городе, где звучало немало светской музыки и так заметно было влияние французов.

Лишь около середины февраля он возвратился в Арнштадт.

NOS ET ILLE («МЫ» И «ОН»)

Себастьян промерз в дороге. В теплом домике, украшенном веселящим глаз венцом, его ждали, однако, отнюдь не веселящие сердце вести.

Всеведущая Регина Ведерман обеспокоенно сообщила, что над Себастьяном нависла гроза. В чем дело? Неужели не справился с обязанностями Иоганн Эрнст, такой прилежный музыкант? Нет, нет, тот безупречно исполнял должность органиста, и пасторы были довольны заместителем Баха, но в консистории негодуют, раздражены долгим его отсутствием.

Пришел в квартирку Баха вслед за Региной Христоф Хертум. Неторопливо постукивая сухими пальцами о стол, немногословно, но обстоятельно дополнил рассказ родственницы. Ему, графскому писарю и органисту, известно, что господа члены совета считают проступком нарушение сроков отпуска. Без разбирательства дело не обойдется. К этому добавляются слухи из других городов о том, что украшательская музыка, якобы обольщающая души прихожан, запрещается во многих церквах.

Он, Хертум, несведущ в богословии, как всего лишь скромный исполнитель своей должности, но такие новости краем уха слышал он от приезжих музыкантов.

Иоганну Себастьяну надобно еще знать, что дела в школе за время его отсутствия не улучшились...

Прошла неделя, и Баха вызвали в консисторию. Неизвестно, было ли многолюдным заседание совета или молодой органист предстал перед несколькими чиновниками и священнослужителями. Присутствовали, наверно, здесь и те, что с благостными улыбками два с половиной года назад хвалили нового музыканта, восхищенные его даром. Члены совета восседали за большим резным столом как в судилище, под стать консисториям крупных городов, в темных одеждах с длинными рукавами, и, полные провинциального достоинства, опрашивали ослушавшегося церковного служащего.

Они убеждены, что их наставления носят отеческий характер. Перед ними стоял возмужавший за эти годы и – не отнимешь у Баха! – воистину искусный органист. Невысокого роста, с открытым взглядом. Быстрый в движениях, он на сей раз старательно сдерживает порывы. Этот Бах ведет себя сегодня, пожалуй, даже слишком гордо, не по званию, не по летам.

Немецкому биографу Баха Филиппу Шпитте посчастливилось найти в архиве подлинник протокола по делу арнштадтского органиста, датированный 21 февраля 1706 года, и опубликовать его в своем классическом труде о жизни и творчестве композитора. Выразительнейший, полный холодного педантизма документ.

Члены консисторского совета согласно давнему в Германии обычаю допросов относят себя к сильной и властной стороне – это Nos, «мы». Стоящий же перед ними провинившийся органист – это Ille, «он».

Документ гласит: «Протокол, составленный графской консисторией в Арнштадте по делу органиста Новой церкви Иоганна Себастьяна Баха, который долгое время без разрешения находился вне города, пренебрегая фигуральной (то есть полифонической. – С. М.) музыкой».

Неясно, пренебрегал ли Бах, по мнению консистории, обязанностями органиста, отлучаясь на столь долгий срок, или, собственно, еще находясь в Арнштадте, пренебрегал уставной фигуральной музыкой.

Судя по мрачной краткости протокола, совет припомнил органисту все прегрешения...

"Nos органиста Новой церкви Баха призвали к ответу, – говорится в протоколе, – где он находился столь долгое время, у кого он испросил разрешение на сие?

Ille сказал, был в Любеке, чтобы там усовершенствоваться кое в чем из своего искусства; предварительно испросил разрешение у господина суперинтенданта.

Ille испросил разрешение отлучиться только на четыре недели, а отсутствовал чуть ли не в четыре раза больше.

Ille выражает надежду, что лицо, с доверием поставленное им за себя, вело игру на органе должным образом и не возникало никаких поводов к жалобам".