Ефим Шифрин - Течет река Лета Страница 10

Еще вчера я задумал открыть ники и буквы с точками, скрывающие фамилии героев моего дневника. Мне захотелось многое прояснить, сделать дневник удобным для чтения.

С новой надеждой, которую я только на мгновенье представил себе в виде беспрерывной работы за компьютером, зажегся зеленый свет, а вскоре не осталось и следа от затора.

Да, сейчас нужно только писать! Наверное, предстоит еще упростить местами слог и, может быть, стоит быть чуть более откровенным…

Словно из детского мультика выплыло заспавшееся светило. И уже что-то игривое я почувствовал в кружении листьев, и вечно побочная тема моей жизни — тема грусти и расставания, уступила место главной теме — теме любви, созвучной, по-видимому, любому времени года…

12 октября 2007 года

Утро началось перепалкой с Марком. Домывая тарелки, я повторил свой недавний вопрос: сколько человек он собирается пригласить 14-го?

Дедушка ответил:

— Будут те же, что в прошлый раз.

Оказывается, не те же. Но это не беда. К прежним старушкам добавится только некая Алла, которая навещала его в госпитале. Эту Аллу терпеть не могла его покойная супруга, Ната, из-за того, что подозревала ее в недобрых намерениях, когда та вдруг взялась ухаживать за ее умиравшей подругой.

— Ничего покупать не надо, — добавил Марк. — Львиную долю я уже купил.

— Что именно?

— Там много "предметов".

Ах, так? Львиная доля продуктов ("предметов" не его языке) уже куплена? Мне стало интересно, как это могло получиться, когда старик совсем не выходит из дома?

Я поспешил в среднюю комнату. Рядом с балконной дверью лежали 4 баклажана, которые вчера, очевидно, прикупила Ида.

— Дядя Марк! Я же обещал, что в воскресенье, после возвращения из Тулы, я куплю и сделаю все, что надо. Зачем вы просите своих старушек покупать все по мелочам?

— У тебя очень хорошая память, — зло ответил старик.

— Да, не жалуюсь. Стоя на этом месте, у раковины, неделю назад, я сказал, что все сделаю сам. Я спросил, сколько будет человек. Потому что людей, не очень близких, вы можете пригласить в ресторан. Мне трудно готовить для большого количества народа. Я и так много лет обхожусь без повара и уборщицы.

Это я в сердцах сказал впервые.

Марк не выносит в доме посторонних. Они всегда могут что-то украсть. Он обрек меня на многолетнюю поденщину. Его приятельницы не станут пылесосить ковры или мыть окна.

Я задыхаюсь от тяжелых запахов квартиры. Зажимая ноздри, открываю уборную с описанным полом. В квартире — кавардак, и спасу нет от его линялых тряпочек. Я был бы готов снести все, если бы хоть раз открыл в нем любовь или привязанность к кому-нибудь на свете.

Он отметит свой день рождения дважды. И дважды — за чужой счет! Ему нужны почести! И он их получит. Растроганные старушки будут превозносить его до небес. Они не догадываются, какой богомерзкий у них приятель.

— Ладно, — он снисходительно машет рукой. — Я не хочу говорить об этом.

Об этом? О чем? О том, что для своих подруг он делает вид, что мир движется по его указке. И что это не я накрою стол, а по мановению его руки он застелется скатертью-самобранкой.

Он не любит простых вопросов. Он выжимает из оставшихся дней последнюю пользу. Его будут славить выжившие из ума старушки. И львиную долю угощений в виде четырех баклажанов он уже для них купил.

Под горячую руку еще пришлось свежее письмо от моего брата Элика: "Ты заводишься с четверти оборота, сразу вспыхиваешь и совершенно не замечаешь, что ты сам мог чего-то не понять и причина для гнева совершенно пустая"

Да, конечно, я должен буду дожить до весны, чтобы дядя Марк увидел, как на деревьях набухают почки.

13 октября 2007 г.

Все сочится холодной сукровицей раненой осени. Всюду стекающая вода: на окнах, на фонарях. Всем досталось в отместку за яркое, беззаботно прожитое лето.

Осень раздала свои звонкие пощечины тем, кто их меньше всего заслужил.

Вчера Павлик Брюн на вопрос, когда он собирается лечь в больницу, чуть не хвастаясь, объявил, что у него нашли диабет и ишемическую болезнь. Бог любит троицу: из-за обнаружившейся вдобавок к ним гипертонии Игорь пока не сможет провести ему операцию.

Ближе к ночи позвонил художник Володя Круглов с вестью, что Костика Владимирова увезли со съемок "Кривого зеркала" с обширным инфарктом.

Я упоминал Костика в других своих записках, но нигде не написал о том, что он был открыт и по-детски наивен в юности, и оставался для меня таким же, когда стал грузнеть и мрачнеть.

Я помню его в прежнем браке — радушным кутилой, который всегда радовался гостям. Помню две его квартиры: маленькую — на Водном стадионе (там, чтобы я не заблудился, он всегда приходил встречать меня к метро), и потом — коммуналку на Курской (где его сын Лешка, никак не желавший расти, доводил нас до тихой истерики, показывая приемы айкидо).

Он оставался мне другом и в своем новом браке: хотя мне ни разу не пришлось побывать в его третьем по счету жилище, мы поддерживали отношения, встречаясь за разговорами в "кабаках". Вскоре нам пришлось совсем разойтись в работе, и года два назад, он встретил меня, насупившись, на съемках передачи "Линия жизни". Выпуск обо мне он записал в лучшем виде, тщательно и с любовью, — так, как может сделать человек, не умеющий предать или разлюбить друга после единственной, хотя и крепкой, ссоры. Впрочем, лучшие из моих бенефисов в "России" тоже снимал он, и "Опус № 10" я по-прежнему ценю за очень красивую телеверсию.

Последние годы Костик работал для Петросяна и вместе с ним — увы! — сделал "Кривое зеркало" самым рейтинговым проектом главных в стране каналов.

Позвонил Исаченков и сказал, что у Костика обнаружились тромбы — он узнал об этом от его жены Кати. Юре показалось, что она разговаривала с ним как "зомбированная".

Что же случилось? Почему вдруг обессилели те, кого мне даже трудно представить лежащими в палате? Может, метеорит упал на землю? И рыжее облако от неслышного взрыва пролилось ядовитой кислотой или проявилось незамеченным испарением?

Я тут же набрал Катерину. Она выдала мне затверженным текстом нечто вроде бюллетеня, которому скорее бы нашлось место в газете, а потом, к моему ужасу, произнесла необыкновенно приподнято: "Давайте за него молиться!"