Переводчик Гитлера. Статист на дипломатической сцене - Пауль Шмидт Страница 10

Совет Лиги Наций по их заявлению». Гитлер, очевидно, дал Риббентропу указание следовать его любимой тактике – избегать конкретных вопросов, высказывая смутные и обобщенные уверения. «Немецкий народ, – с пафосом говорил министр, – который теперь, через семнадцать лет, наконец-то видит, как восстанавливаются его свобода и честь… искренне желает жить в мире и дружбе со своими соседями и впредь всячески сотрудничать в строительстве настоящей европейской солидарности… Он хочет покончить с долгим периодом франко-германской напряженности, кризисов и войн и помочь достижению лучшего понимания и дружбы между этими двумя великими нациями. Этого немецкий народ желает всем сердцем. В таком духе канцлер Германии сделал историческое и действительно уникальное и несравнимое ни с чем предложение всему миру объединить Европу и обеспечить мир на ближайшие двадцать пять лет…» Эта речь могла и не произвести большого впечатления на Совет, но оказала безусловное воздействие на прессу и задала тон дипломатической активности на последующие несколько недель…

После того как мой французский коллега Матье перевел мой английский вариант речи Риббентропа на французский язык, в заседании сделали перерыв на обед. Немецкому послу в Лондоне фон Хешу пришлось настойчиво просить Брюса сделать этот перерыв, так как Совет первоначально собирался вынести осуждающий вердикт сразу же после речи Риббентропа, безо всяких дальнейших обсуждений. Это было бы молчаливое прекращение прений, которое я часто наблюдал в Женеве и эффективность которого я почувствовал дома в подготовительной комиссии по разоружению. В то время самые красноречивые аргументы нашего представителя, графа Берншторффа – бывшего немецкого посла в Вашингтоне, были встречены полным молчанием. Фактически в его случае ответа не могло быть. Усилия нашего посла в Лондоне и понимание, которое проявили Брюс и англичане, предотвратили такое проявление высокомерия, во всяком случае в его самой грубой форме. Постановление было вынесено во второй половине дня. Но было единогласно решено, что ни один член Совета не должен отвечать на доводы Риббентропа, которые, как показала реакция публики, не совсем соответствовали сути дела.

Излагая речь по-английски, я заметил, что Литвинов усиленно делает какие-то заметки и покачивает головой, явно не одобряя многие пункты, отчего сидевший рядом с ним Иден бросал на него недовольные взгляды. Однако во время французского перевода я заметил, как высокий Фланден оживленно беседовал с низкорослым, полноватым Литвиновым. Нетрудно было догадаться, о чем шел этот оживленный разговор. Было ясно, что Литвинов как советский представитель хотел воспользоваться этой возможностью на самом деле публично выступить против национал-социалистской Германии, как потом Вышинский после 1945 года никогда не упускал возможности обрушиться на Америку на заседаниях Совета Безопасности. Наблюдая за горячей дискуссией Фландена и Литвинова, я ждал дуэли Литвинов – Риббентроп, которая казалась неизбежной. Ссоры легко переводить, и я был бы рад, если бы план действий Совета провалился и я снова мог бы переводить настоящие бурные дебаты. Но дело обернулось по-другому. На открытии послеобеденного заседания никто не изъявил желания выступить. Очевидно, Фланден убедил Литвинова своими аргументами. «Совет Лиги Наций заявляет, что немецкое правительство совершило нарушение статьи 43 Версальского договора тем, что 7 марта 1936 года ввело вооруженные силы в демилитаризованную зону, обозначенную в статье 42 и последующих статьях данного договора и в Локарнском договоре».

Это была франко-бельгийская резолюция, которую Совет принял единодушно, заклеймив таким образом Германию как нарушителя договора.

Но был и один большой сюрприз. Перед голосованием председатель Совета Брюс, выступавший в качестве представителя от Австралии, сказал: «Работа Совета не завершается принятием этой резолюции… Державы, которых в основном касается ситуация, должны сами найти решение». Я, естественно, подумал, что он имел в виду державы Локарнского договора, за исключением Германии, нарушителя договора. Однако, к моему чрезвычайному удивлению, Брюс продолжал: «Сдержанность заявления Франции и Бельгии вызвала величайшее восхищение во всем мире. С другой стороны, рейхсканцлер Гитлер часто высказывал свое желание сотрудничать; сегодня утром немецкий представитель снова сделал это».

Это напомнило мне о том, что случилось год назад, когда англичане, после протеста по поводу нарушения Версальского договора Германией, вводившей у себя в стране обязательную воинскую повинность, обратились с вопросом, будет ли уместным приезд Саймона и Идена в Берлин.

Произошло то, чего я менее всего ожидал после чрезвычайного волнения, вызванного вводом Германией войск в Рейнскую область. «При этих обстоятельствах, – услышал я, как продолжал Брюс, – я определенно надеюсь, что решение будет возможно».

Я был слишком озабочен реакцией Франции и Бельгии, чтобы оценить гротескное противоречие в этой последней фразе. Никто не возразил мнению председателя Совета, что теперь переговоры с нами можно продолжить. Риббентроп снова коротко выразил протест против «резолюции, которую недавно принял Совет и которой история вынесет обвинительный приговор». Затем Фланден снова предложил решить юридические вопросы в Постоянной палате международного правосудия. На этом закрылось одно из самых примечательных заседаний Совета.

Переговоры между Иденом и Риббентропом велись, как будто ничего не случилось. Тогда как с точки зрения Германии Локарнское соглашение больше не существовало, другие державы, подписавшие Локарнский договор, заявили, что для них обязательства по этому договору все еще имели силу. Они пообещали Франции и Бельгии прийти им на помощь в случае нападения со стороны Германии. При таких обстоятельствах англичане в течение последующих дней вели с Риббентропом переговоры о том, как увязать с Локарнским договором предложение Гитлера о мире на двадцать пять лет, выдвинутое одновременно с вводом войск в Рейнскую область! Гитлер, казалось, определенно произвел желаемый эффект на англичан своим мирным предложением, смягчив их реакцию на его односторонний отказ от Локарнского договора.

Иден попытался получить от Риббентропа, по крайней мере, подтверждение, что в Рейнской области не будет возводиться никаких укреплений, хотя бы какое-то время. Риббентроп противился, возражая против предлагавшихся англо-французских переговоров между штабами, которые должны были решить, какие действия следует предпринять, если Франция и Бельгия действительно подвергнутся нападению. Фраза «переговоры штабов» в то время действовала на Риббентропа, как красная тряпка на быка. Он инстинктивно чувствовал, что конкретные военные соглашения между Англией и Францией были бы очень высокой ценой за военный захват Рейнской области. Он протестовал против этого в разговорах с Иденом и другими англичанами так же, как протестует теперь Сталин против военных соглашений в рамках Атлантического пакта.

Поразительный переход от осуждения к переговорам заставил меня все больше сомневаться в моей способности судить о международном положении. Я чувствовал себя весьма глупо, так же как мои друзья из министерства иностранных дел, когда не сбывались наши личные предсказания насчет последствий предпринятых Гитлером действий. Казалось, снова Гитлер оказался прав.

Теперь мы знаем, что стояли к войне ближе, чем