Геннадий Ананьев - Котовский Страница 10

Кому из этих вот угрюмо шагающих к воротам каторжной тюрьмы уготовлены здесь кусочки забайкальской землицы?

Как и во всех тюрьмах царской империи, здесь шла непримиримая борьба между уголовниками и политическими. Долгое время верх держали уголовники, но после 1905 года, когда политических заключенных прибавилось, они стали хозяевами положения. И хотя среди политзаключенных были эсеры, анархисты, меньшевики, большевики, держались они вместе. По инициативе большевиков, которых было сравнительно немного, но которые пользовались авторитетом, создали тюремную коммунию с общим фондом, пополнявшимся за счет помощи от родных, знакомых, от товарищей по партии.

Но единый правовой статус политзаключенных не подразумевал единства взглядов всех партий на роль трудящихся масс в революции, на пути борьбы с царским самодержавием, во многом они оставались различными. Особенно противоположным было отношение к роли крестьянства в революции.

Меньшевики твердо стояли за решения Женевской конференции, а также резолюции II съезда украинской революционной партии и считали, что борьба крестьян с помещиками есть борьба мелких буржуа с крупными и следует поэтому решительно выступать против захвата крестьянами помещичьих земель и не поддерживать крестьянские выступления.

Котовскому близки и понятны были позиции большевиков, считавших, что основным лозунгом в крестьянском вопросе является конфискация помещичьих, казенных, церковных, монастырских и удельных земель и организация крестьянских комитетов как революционных органов в деревне. Большевики были горячими сторонниками резолюции III съезда партии «Об отношении к крестьянскому движению», в которой говорилось об огромной пользе политических демонстраций в деревне, коллективного отказа от платежа податей и налогов, от исполнения воинских повинностей и постановлений правительства. Нужно делать все возможное, считали большевики, чтобы сельский пролетариат и пролетариат городской шел в едином революционном строю под знаменем социал-демократической партии.

Разделял Котовский взгляды большевиков на значение Декабрьского вооруженного восстания. Меньшевики выступали вообще против восстания. Большевики отстаивали точку зрения Ленина - напротив, нужно более решительно и энергично браться за оружие.

В тюремных застенках Котовский проходил свои революционные университеты. Котовский каждый раз, побывав у политических, с неохотой возвращался в свою камеру к уголовникам. Здесь была совершенно иная обстановка - грязь, карты, площадная брань и воровские песни. Котовского, правда, не трогали - побаивались. Он много читал, делал гимнастику, закалял свой дух и тело. «Будущее принадлежит сильным», - часто говаривал он. Мысль о побеге не оставляла его.

Одним из очередных планов побега он поделился с политзаключенным Азаровым.

…Заранее подготовленные боевики разоружают надзирателей и внутреннюю охрану, затем следует арест администрации Нерчинской каторжной тюрьмы и разоружение всей охраны. Часть восставших берет под охрану дороги, другая часть освобождает арестованных из всех тюрем Нерчинской каторги, а вслед за тем и всего Забайкалья.

Однако Азаров отверг этот план Котовского как совершенно неприемлемый.

- Он не нов, - объявил Азаров Григорию Ивановичу. - Более восьмидесяти лет назад поручик Суханов, декабрист, пытался сделать примерно то же самое. Кто-то из уголовников выдал его. Двадцать человек были приговорены к смерти. Суханов повесился. Без поддержки народа, без поддержки беднейшего казачества в условиях Забайкалья этот план обречен.

После многих поисков родился новый план. Приступить к его выполнению, не вызывая подозрений, помог такой случай.

В Горный Зерентуй приехал чиновник из Петербурга. Начав обход камер, он решил поиграть в демократию.

- Здравствуйте, братцы.

Политзаключенные молчали. Промолчал и Котовский, который как раз был здесь. Чиновник оскорбился. За непочтение к высокому гостю всем по десять суток. А Котовскому пятнадцать.

Словно подменили Григория Ивановича после карцера, будто понял в конце концов, что плетью обуха не перешибешь. Молчаливым стал, совсем редко заходил в камеру политзаключенных, зато не пропускал ни одной службы в церкви. И конечно же, каторжный поп, отец Никодим, приметил усердного прихожанина и принялся изо всех сил «спасать душу заблудшего», подолгу беседовал с Григорием, советовал - замаливай грехи и уповай на господа бога. Правда, нередко такие беседы заканчивались тем, что отец Никодим пропускал не единожды по единой, закусывая просвирами, и тогда Котовский оставлял его, засыпавшего во хмелю, на попечение божие.

Но вот после очередной такой «беседы», когда поп заснул особенно крепко, Котовский переоделся в его одежду и неспешно вышел из церкви.

Никого не удивило, что батюшка навеселе.

Вот он, пошатываясь, миновал уже проходную. Свобода. Скорей подальше от ненавистной тюрьмы, в ерник, а оттуда дальше - в тайгу. Но… как часто бывает, случилось непредвиденное. Котовский-батюшка поздно заметил начальника тюрьмы с надзирателем, которым надо же было именно в это время появиться здесь.

Тут же последовала расплата - кандалы и карцер.

С каким наслаждением, когда вывели его из карцера, вдохнул он холодный, но уже пахнущий весной воздух. И едва не упал. Голова закружилась, непослушно-ватными стали ноги. Справился с головокружением, устоял на ногах, но слабость так и не проходила. А впереди лежал долгий путь. В окружении конвоя по еще снежной, но уже подтаявшей и разбитой дороге он двинулся на Каза-ковские прииски. Краюха хлеба и кусок сала, переданные ему политзаключенными, лишь немного восстановили силы.

Тюремщики много потрудились над тем, чтобы Котовский в пути не мог даже думать о побеге. Собирая слабеющие силы, мечтал об одном - удержаться, выдюжить до конца, не упасть посреди дороги. Дойдя до очередного завода, валился почти без сознания. А утром поднимался с превеликим трудом.

Одолел все же многодневный путь. Ввалился в барак, набитый каторжанами, удушливо-вонючий. А рано поутру (так коротка показалась ночь!) скрипуче распахнулась дверь и грубый голос надзирателя известил:

- На работу!

Потянулись безрадостные сутки. Однообразно-тяжелые. Короткий сон и вновь шахта. Сырая, тесная. Кайлить золотоносную породу приходилось лежа. Грузить ее на тачку - согнувшись в три погибели. И только тогда распрямляешься, когда толкаешь тачку по шатким мосткам к главному стволу. Пересыпал там породу в бадью, посмотрел, как ее потянули вверх, и снова возвращайся к кайле, мостить поудобней в узкой щели. Да не трать на это много времени, ибо, если выполнишь норму, получишь фунт мяса и четыре фунта хлеба, не выполнишь - пустую баланду с куском хлеба.