Андрей Болотов - Письма о красотах натуры Страница 10

Однако он при сем одном не остается. Для него было бы еще слишком мало, если б похотел он тем все свое увеселение кончить. В сем случае было бы оно толико же кратковременно и толико же не совершенно как чувствуемое и многими другими при смотрении на сию зелень и на сей предмет новой. Он, полюбовавшись предметом сим своим чувственными очами, идет далее и заставливает толико же любоваться и веселиться оным и свои душевные очи. Они переплетаются ближе к нему своими помышлениями, простирает оные на самое существо сей прелестной зелени, вникает в самое оное, раздробляет его в части и помышляет о каждой из них особо и из каждой извлекает для себя новое удовольствие и новую утеху.

Тут прежде всего представляется уму его, что зелень имеет происхождение свое ниотчего иного, как от множества оживающих травок, начинавших паки таким же образом рост, как оживали ж и росли они за год да сего в сие время. Он помышляет далее, что травок сих бесчисленное множество, что зелень и наималейшей площадки наималейшего бугорка составляется из превеликого сонмища оных, сонмища из нескольких сот или паче из нескольких тысяч особых произрастений состоящего. Что каждое из них составляет особую и таково устроения машину, которой довольно надивиться невозможно и которой во внутренное устроение в самую точность проникнуть никакой ум смертных был еще не в состоянии, что машины сии устраиваются вновь всякий год невидимою рукою и что сему созиданию и устроению их производится в самое теперешнее время начало и основание. Тако помышляя, дивится он сему и ласкается надеждою вскоре увидеть опять чудные здании сии в полном их совершенстве и иметь паки повод удивляться оным.

Простирая мысли свои далее, напоминает он все то немногое, что ему о растении трав и что натура о действиях своих уму смертных сама открыть благоволила. Он напоминает, что Натура чудные здании сии созидает и устрояет хотя неизвестным и уму нашему непостижимым образом и искусством, однако не совсем беспосредственно, но при посредстве и вспоможении многих других готовых уже веществ и машин, предварительно для сего ею либо в минувшее лето либо за многие уже до сего годы заготовленных и до сего времени в целости сохраненных и от всей суровости стужи сбереженных. Машины сии, сокрытые ею в самых недрах земли и известные как под именем кореньев и семян, привлекают новое к себе его внимание. Он смотрит на все оные мысленными очами своими, как на некакие сокровенные и толико ж удивительного устроения орудия, натурою для произведения новых произрастений употребляемые и во все течение прошедшей зимы без действия находящейся. Он напоминает все то немногое, что ему о устроении оных известно, воображает, что все они по повелению натуры начинают теперь свои действия, что действия сии состоят хотя по-видимому ни в чем ином, как всасывании или в себе из земли влажности, но в самом существе толико удивительны и мудрены, что никакой ум смертных их постигнуть и им довольно надивиться не может. Известное ему обстоятельство, что все произрастания составляются не из одних водянистых частиц, но в существе оных имеет соучастия и воздушные, и огненные, и масляные, и смолянистые частицы, и что всего удивительнее, что все части сии не во всех травинках и произрастениях одинаковые, но как сами по себе различные, так и не в одинаковой мере всем произрастениям натурою разделяются, открывают любителю натуры новый путь и новое обширное поле к размышлениям, а вкупе к увеселениям душевным.

Обращая мысли свои на сей предмет с некаким благоговением мыслить и чудится непостижимой премудрости, какую употребляет в сие время натура в деяниях своих. Тамо видит он мысленными очами своими чудные действия лучей благотворительного солнца, приводящих теплотою своею все стихии и мильон разных частиц в движение и заставливающих водянистые, а с ними вкупе серные, селитряные, солонистые и многие другие частицы выходить из недр земных и подниматься в Атмосферу. Здесь видит он воздух, по повелению натуры поднимающий все оные в высоту и быстрым движением своим сгоняющий их в тучи и облака и заставляющий паки упадать их в других и тех самых местах на землю, где нужны сии для произведения произрастений и составления машин выше упомянутых. Тут видит он стоящие уже отверстыми и готовыми для принятия их в себя мильоны наимельчайших трубочек с отверстиями своими, из коих составлены коренья произрастений и есть их с жадностью хватающих в себя оных как некую природную свою пищу, но — о вещь, удивления достойная! — глотающие их не все сплошь и какие ни попало, но власно как с превеликим рассмотрением одни только те, какие которому произрастению нужны и для составления его необходимо надобны, а до прочих не касаяся. Обстоятельство сие поражает любителя натуры толиким удивлением, что он приходит почти в восторг, пресекает помышления свои и, обращая очи свои к небу, вопиет «О глубина премудрости и разума устроителя натуры и распорядителя всего того, что я теперь вижу перед собою».

Препроводив несколько времени в сих и подобных сему размышлениях, простирает он мысли свои далее и целию оным избирает еще один предмет, не меньшего внимания достойный, а именно те многоразличные пользы, для которых все травки сии теперь натура производить начинает. Тут отверзается умственному взору его паки обширное поле ко многим увеселительным помышлениям. Не втуне вещает он сам себе и, верно, не для того только Натура все сии мильоны чудных машин производит, чтоб они зеленью своею увеселяли очи смертных! Коль многочисленно количество тех, кои ею достойно и так не веселятся, как должно, но напротив того, сколь велика толпа тех, кои смотрют на них с хладнокровием и равнодушным оком и кои чудные машины сии с таким же бесчувствием попирают ногами, как и скоты бессмысленные? Нет, для сего единого не можно, чтоб натура производила только премудрое и великое дело, но она имеет вкупе притом и многие другие свои виды. Телесное око мое теперь хотя не видит, но ум вещает мне и уверяет заподлинно, что вместе с сею оживающею травою просыпаются теперь из глубокого и долговременного сна бесчисленные мильоны одушевленных и таких тварей, которым сонмище травинок сих натура таким же обиталищем быть определяет, каким она зверям леса и дубровы назначила. Твари сии, хотя по мализне своей нами не удостоиваются дальнего примечания, но в рассуждении устроения своего толико ж или еще вящего удивления достойны, как и большие звери и скоты. Все они с нетерпеливостью уже дожидаются, чтоб скорее выросла сия трава, дабы им между травинками можно было так, как между деревьев и кустарников, ходить, бегать, искать себе пищу и пользоваться теми выгодами, какими им по роду их жизни-наслаждаться можно. И вот несколько дней, несколько недель мне только подождать, как удостоверят меня в том и самые глаза мои. С каким удовольствием стану я смотреть на маленьких разнообразных и чудного устроения животных сил и на разные деяния оных? Как буду веселиться скорым-скорым их беганьем, искусным взлезанием на травки и пролазывания через оные! С каким удивлением примечать ревностное старание искать себе пищу и заботливость их о себе и о сохранении жизни своей. Для многих из них и самая низкая трава служит уже дремучими лесами, в коих они большую часть года живут, питаются, размножаются и находят все удовольствия, какие только назначила им натура. Коль многим из некоторые части сих травинок служат наилучшими конфектами, а сгибы листков их и прочие неровности и пустоты на стеблях их спокойными логовами и обиталищами, укрывающими их от стужи и от других зол, которым они подвержены бывают.