Евгений Соловьев - Оливер Кромвель. Его жизнь и политическая деятельность Страница 10

Но это не все. Остается еще многое, и это многое можно обобщить термином “человеческое достоинство”.

Термин сам по себе ясный, но каждая эпоха понимает его несколько по-своему, особенно когда речь заходит о размерах. Иногда люди довольствуются чрезвычайно малым, но все же это малое нужно им не меньше, если не больше, чем хлеб и вода. Негры на американских плантациях покорно выносили удары кнутом, насилие над своими женами и дочерьми, продажу своих детей, но они приходили в бешенство, когда их называли собаками. “Женщины одного африканского племени, взятые в плен, не плачут и не жалуются на свою судьбу. Они не протестуют даже в том случае, когда их не кормят целыми днями. Они совершенно нагие. Только позади на спине у них прикреплен пальмовый лист средней величины. Кто хочет довести до бешенства этих несчастных существ, тому стоит только взять и вырвать у них этот лист. Тогда они бросаются на землю, катаются в страшной ярости и не хотят продолжать пути, несмотря на жестокие удары плетью. Они готовы лучше умереть, чем показаться другим без своего “украшения”...

Следовательно, предел, за который не может переходить издевательство над человеком и попрание его прав, привычек, наклонностей, существует, меняясь для каждого человека и каждого народа, каждой эпохи и каждого поколения.

“Уважение к самому себе – величайший дар, полученный англичанами от своей истории”. Хотя подобное самоуважение нередко переходит в самодовольство и, говоря вообще, отличается излишней дозой самоуверенности, все же это большая и серьезная сила. Англичанина трудно даже обмануть блеском победы и приобретений, в чем не раз с грустью приходилось убеждаться лордам Мальборо, Веллингтону и Биконсфильду. Несмотря на лавры, англичанин будет требовать еще уважения к своему “я”, а это свое “я” понимается им прежде всего как существо самостоятельно мыслящее, чувствующее и даже действующее. К этому его приучила история, и во имя этого он боролся с папой, Плантагенетами, Тюдорами и Стюартами. Как свой очаг, так и свою личность он сумел защитить от слишком произвольных вторжений. Умелые правители, как, например, Елизавета, прекрасно это понимали и умели останавливаться вовремя “возле дверей частного дома”. В этом, между прочим, тайна их успеха.

Англия управляется королем, палатой лордов, нижней палатой и еще сама собой. Это не острота, а сущая истина. Принцип общинного самоуправления нигде не имеет такого блестящего исторического прошлого, как в Англии. Даже Вильгельму Завоевателю пришлось признать его. Он вошел в плоть и кровь английского законодательства. Под его знаменем совершалось все развитие нации.

Словом, рядом с государством существует общество.

Оно заявляет о себе постоянно. Стоит только стране встревожиться чем-нибудь, как десятки и сотни добровольных ассоциаций образуются в городах и графствах. В одной из этих ассоциаций, между прочим, началась деятельность Кромвеля. В древности эти ассоциации назывались гильдиями. С течением времени они изменили свое наименование, но дух их остался. Этот дух выражается в одном слове – self-reliance (самоопора, самоподдержка).

Эта self-reliance – основа политической и нравственной жизни англичанина. Как нельзя лучше мирится она с принципом добровольной ассоциации. Поэтому Ришелье и Людовик XIV никогда не могли появиться в английской истории. Они, особенно последний, слишком мало уважали человеческую личность. Они всегда смотрели на нее как на средство, один – исключительно величия государства (grandeur d'etat), другой – своего собственного (“L'etat c'est moi”, – говорил Людовик XIV, то есть: государство – это я).

Следовательно, уважая самого себя, англичанин уважает прежде всего свою самодеятельность, неприкосновенность своей личности. Защиту для нее он находил в Великой хартии вольностей (1215 год), в “Прошении о правах” (1628 год), в “Декларации прав” (1688 год). Это – три столпа английской конституции.

Теперь понятно, до какой степени была антинационалъна политика Карла и его министров – Букингема, Страффорда и Лоуда. Карл стремился к произволу. Йоркский совет и верховная комиссия должны были обезличить политическую и общественную жизнь народа. Звездная палата – его духовную и религиозную жизнь. Как централизатор, Карл не мог выносить, чтобы Шотландия была без епископов. Можно привести сотни примеров, когда в его управление королевская администрация незаконно вмешивалась в жизнь общин. Первое столкновение Кромвеля с правительством произошло из-за этого. Особенно архиепископ Лоуд, примас Англии, настаивал на однообразии культа. Диссентер любого направления и оттенка был неприятен ему, прежде всего как диссентер. Мы уже говорили, что шпионы Лоуда врывались в частные дома. Страффорд задумывал учреждение постоянного войска. Что бы сталось тогда с Великой хартией, парламентом, self-reliance'ом?

Английская революция была, таким образом, защитой исторического прошлого, защитой национальных принципов. Мы увидим, что в конце концов у нее появились и новые цели, но эти новые цели появились неожиданно для нее самой.

Еще одно слово на ту же тему о “достоинстве”.

Деспотизм деспотизму рознь. Деспотизм Карла, Букингема и Лоуда был один из самых невозможных. Я уже говорил, что Елизавета Тюдор, несмотря на свои замашки завзятого абсолютиста, умела останавливаться вовремя и всегда соглашалась на уступку, если замечала, что нарушала заветы исторического прошлого нации. Без нужды частных верований, частной жизни Елизавета никогда не затрагивала. Но это еще не все. Елизавета умела воодушевлять людей на великие дела. Сама великая, она искала величия и ценила его. Она обладала чудной способностью гения – воодушевлять людей. “По ее слову всякий становится героем”. Оттого-то даже те, кто подвергался по ее приказанию позорной казни, поднимали на эшафоте свои отрубленные руки с криком: “Во славу нашей королевы”. “Наша королева” была великий человек; каждый чувствовал это, каждый признавал за ней право держаться своей мысли, казнить и миловать. Капризная и себялюбивая, не способная простить Марии Стюарт за то, что та красивее ее, Елизавета такими делами, как борьба с Испанией, оправдывала свой деспотизм в глазах англичан. Да, оправдывала. И почему? Потому лишь, что она каждого англичанина делала выше в его собственных глазах. Наконец, когда она казнила своих врагов, она никогда не издевалась над человеком.

Суть, следовательно, не в строгости, а в том, во имя чего она? как и чем поддерживается? повышает ли она человека или понижает его? Всякий согласится, я думаю, что целая пропасть лежит между строгостью Петра Великого и “курляндца” Бирона. Такая же пропасть была между политикой Елизаветы и Карла Стюарта.