Алексей Шишов - Генерал Дроздовский. Легендарный поход от Ясс до Кубани и Дона Страница 10

После очередных боев и больших потерь среди офицеров подпоручика гвардии, показавшего себя с самой «примерной» стороны, 10 мая перемещают на должность командира 15-й роты 4-го батальона 34-го Восточно-Сибирского полка.

Для Японской войны такие равнозначные штатные перестановки в одной воинской части были обычным явлением. И исходили единственно из ситуации в части. Война с ее людскими потерями открывала многочисленные вакансии не только ротных, но и полковых начальников.

В 1904 и 1905 годах газета «Русский инвалид», другие столичные газеты едва ли не в каждом номере печатали списки погибших и умерших от ран офицеров. Таковы были самые печальные вести с полей Маньчжурии, осажденного Порт-Артура, вод дальневосточных морей. Порой говорили: «Старуха с косой снимает свою жатву…»

Назначение виделось во всем равноценным Впрочем, полковой командир полковник Е. С. Мусхелов смог объяснить гвардейскому подпоручику такую перестановку, когда он менял должность ротного на такую же должность в соседнем батальоне:

— Приглянулась тебе десятая рота, Дроздовский?

— Да, господин полковник. Бойцы что надо. Сибирские орлы.

— Догадываешься, зачем я тебя вызвал?

— Нет.

— Во вчерашнем бою под Тутайцзы мы потеряли ротного пятнадцатого. Да еще какого! Поручика Селивачева отправили в мукденский госпиталь. Дай бог, чтобы он вернулся в строй. Знаешь, куда он ранен?

— Да Меня пуля прошила насквозь, ему осколок шимозы[2] вырезать будут из той же ноги. Остается пожелать, чтобы в госпитальном поезде на ходу операцию не делали.

— Это уже как Бог на душу положит, подпоручик. Меня сейчас заботит другое. Селивачеву в четвертом батальоне замены нет.

— Как нет, господин полковник? Там же почти полный штат младших офицеров в ротах.

— Прапорщики запаса — не кадровые офицеры. Селивачев воюет с первых дней войны, а они к нам в теплушки на станциях с предписания уездных воинских начальников садились. То в Канске, то в Тайшете, то в самом Иркутске.

— Но ведь все они бойцами себя показали под той же Тутайцзы?

— Верно, Дроздовский, бойцами. А мне ротный нужен. Толковый, знающий пехотную тактику командир. Чтоб и в штыки людей мог поднять, и правильно линию окопов устроить.

— Тогда возьмите моего подпоручика Матвеева. Только той осенью московское Александровское училище окончил. Я за него могу поручиться, если надо.

— Матвеева я решил оставить в 10-й роте. Ротным.

— Куда ж тогда меня?

— Тебе принимать роту Селивачева Сегодня сдай свою десятую Матвееву. Приказ по полку мной уже подписан. Пойми одно: мне надо боевой дух пятнадцатой сохранить, а такое сегодня только ты потянешь.

— Слушаюсь, господин полковник. Хотя скажу, что уже свыкся со своей ротой, а они, надеюсь, и со мной.

— Не огорчайся. И 15-я рота после первого же боя будет твоей ротой. Новой. Не зря же я тебя к Анне представил за три последних боя…

Возражать полковому командиру Дроздовский не стал, хотя было жаль расставаться со своими, уже полюбившимися ему сибирскими стрелками. Приказ по полку тем более был подписан. Подпоручик-волынец понимал всю необходимость такой перестановки. Полковник Мусхелов, ставший на Японской войне кавалером ордена Святого великомученика и победоносца Георгия 4-й степени свое дело знал так, что было чему учиться у него. Даже недавнему слушателю Академии Генерального штаба.

К тому времени Михаил Дроздовский уже пролил свою кровь на поле брани «за Россию». В жарком огневом бою у селения Семапу 14 января 1905 года он получил сквозное пулевое ранение в левое бедро. Узнав о ранении ротного командира, полковник Мусхелов попытался было настоять, чтобы тот убыл в госпиталь, стоявший в Мукдене:

— Подпоручик, немедленно на перевязку в полковой лазарет. И оттуда прямиком в армейский госпиталь, в Мукден. Подводу возьмешь в обозе.

— А как же моя рота?

— Роту сдай прапорщику Белозерцову.

— Но он же всего без году неделя на войне, господин полковник.

— А что делать, голубчик. Больше строевых офицеров у меня нет. Сам знаешь, сколько выбыло за эти дни.

— Тогда я настаиваю, чтобы после перевязки вернуться к моим солдатам. Очень прошу вас о разрешении.

— А как же рана? Она же у тебя сквозная.

— Ничего. Затянется на мне как на собаке…

Долечиваться ротный командир так и не стал, после перевязки в полковом лазарете вернувшись в строй, к своей роте, с которой сжился в первый же месяц командования ею. Легкая хромота на левую ногу осталась у него на всю жизнь.

После Мукденского сражения, которое японский главнокомандующий маршал Ивао Ояма так хотел превратить для противника в «маньчжурский Седан», подпоручику Дроздовскому пришлось пережить весь стыд отступления русских войск от Мукдена. Не печалило только одно: в тех событиях сибирские стрелки нигде без приказа не оставляли позиций. На тяготы никогда не жаловались. И были всегда готовы к штыковым схваткам.

Его полку пришлось с боем выходить из-под угрозы окружения. А потом покидать Маньчжурию по Транссибирской магистрали, города на которой в 1905 году были охвачены революционным брожением. Оно порой захватывало и эшелоны с демобилизованными из трех русских маньчжурских армий.

В газетах тогда писали о подвиге 214-го пехотного Моршанского полка, который 10 дней и ночей прорывался к Мукдену, отбив немало вражеских атак. Под его стенами капельмейстер (начальник полкового духового оркестра) моршанцев Илья Алексеевич Шатров создал слова и музыку знаменитого вальса «На сопках Маньчжурии»:

Тихо вокруг,Сопки покрыты мглой,Вот из-за туч блеснула луна.Могилы хранят покой.Белеют кресты —Это герои спят.Прошлого тени кружатся вновь,О жертвах в боях твердят.Тихо вокруг,Ветер туман унесНа сопках Маньчжурии воины спят,И русских не слышно слез.Пусть гаолян Вам навевает сны.Спите, герои Русской Земли,Отчизны родной сыны…

Вальс «На сопках Маньчжурии» после войны (с 1906 года) по популярности затмил все подобные мелодии. Он неизменно входил в репертуары полковых оркестров. Слушая музыку вальса, Дроздовский всегда вспоминал о своих сибирских стрелках, делавших ратное дело во имя Отечества, которое не всегда было им за то благодарно. Офицер гвардии такое отношение испытал и на себе.

Будучи уже на войне мировой, Великой, он не раз, сидя в окопах на передовой, в землянке или в брошенной хозяевами крестьянской хате, занятой под штаб, ставил перед собой такие «немые» вопросы: