Борис Григорьев - Бестужев-Рюмин Страница 10

Молодо-зелено? Вряд ли. Нам кажется, что уже здесь выказались его непомерное тщеславие и горячее желание войти в «высокие сферы», а также его страсть к искательству и желание не упустить конъюнктуру. Для объяснения поступка молодого Бестужева-Рюмина, кажется, подходит мысль Ключевского: «Служить Петру ещё не означало служить России. Идея отечества была для его слуг слишком высока, не по их гражданскому росту. Ближайшие к Петру люди были не деятели реформы, а его личные дворовые слуги». Они не были приверженцами реформы и «не столько поддерживали её, сколько сами за неё держались, потому что она давала им выгодное положение». Все «птенцы» царя с точки зрения морали были безнравственными. Да и могли ли высоконравственные дворяне «сделать карьер» в те безнравственные времена? Не был исключением и Бестужев-Рюмин. Государственный подход у него сформируется позже, но изжить в себе черты самоблаговоления ему не удастся до конца жизни. Впрочем, такой задачи перед собой он и не ставил.

Авантюризм? В известной степени да. Но если принять во внимание трудное положение России, в которое её поставил Пётр I своими опустошительными и обременительными реформами, а также довольно шаткое положение самого царя ввиду недовольства им и крестьянством, и духовенством, и дворянством, то станет ясным, что ставка Бестужева на партию царевича Алексея, возглавившего оппозицию отцу, была не такой уж и глупой. И «европеец» Бестужев вряд ли захотел бы связывать свою судьбу с царевичем-ретроградом, которому обычно приписывают намерения вернуть Россию в допетровские времена. На самом деле царевич Алексей и стоявшие за ним влиятельные особы, включая и таких ближайших к Петру «птенцов», как князья В.В. и Я.Ф. Долгорукие, князья Д.М. и М.М. Голицыны, фельдмаршал граф Б.П. Шереметев, генерал-адмирал Ф.М. Апраксин, адмиралтеец А.В. Кикин, генерал-прокурор П.И. Ягужинский, кабинет-секретарь А.В. Макаров и др., хотели только замедлить бешеный темп Петровских реформ и дать стране набраться новых сил после разорительной войны и реформ[19]. Нет, умный и расчётливый Бестужев вряд ли мог совершить случайный поступок, просто так сжечь все мосты, связывавшие его с царём Петром, и стать государственным преступником. Стало быть, дело царевича Алексея выглядело для него не таким уж и безнадёжным.

Был ли Алексей Петрович организованным или стихийным оппозиционером? Вряд ли. Скорее он был обычным русским ловцом конъюнктуры. Став старше и «образумившись», Алексей Петрович станет куда осторожнее и уже никому не откроет своих потаённых мыслей, как он это сделал в 1717 году. Он будет маскировать их приверженностью к интересам государства и постарается уже никогда не показывать из-за неё своё истинное лицо. Тем более что государственником он был вполне убеждённым и последовательным.

В этом же 1717 году Алексей Бестужев неким образом был связан с голландцем Abraham van Notten, с которым он, возможно, познакомился в Голландии, находясь по пути из Англии в Россию, и с неизвестным Бестужевым Дмитрием Петровичем. Об этом мы узнаём из его письма от 3 августа, которое он написал в Петербург известному уже нам В.И. Монсу. Вот оно:

«Благородный господин камер-юнкер государь мой Вилим Иванович.

Униженно вашему благородию благодарствую за комплимент ваш у который от вас господин Бестужев Дмитрий Петрович мне справил; при сем прилагаю письмо от оного господина Бестужева, по которому прилежно прошу его и меня одолжить, не замешкав, сто червонных исходатайствовать и такие деньги вручить сему листоподателю с распискою, а именно господину Абраму ванн Ноттену (dem Н. Abraham van Noften), оным ваше благородие по прежнему меня обяжете, за что, напротив, вам, государю моему, отслужить потщуся и всегда неотменно со многим почтением пребуду вашим, государь мой, всепокорно послушным слугою Алексей Р. Бестужев».

Очень и очень загадочное письмо! Во-первых, незнакомец Д.П. Бестужев: кто он? Родственник или однофамилец? Что заставило молодого дипломата просить Монса об одолжении ста червонцев и о вручении их некоему голландцу ванн Ноттену? За какие услуги? Если это обычные денежные долги, то почему было не одолжить деньги у отца или у старшего брата? Письмо предполагает, что Монс уже находился в контакте с Бестужевым-Рюминым и передавал ему с упомянутым выше незнакомцем «комплимент». Познакомиться или вступить с ним в переписку Алексей Петрович, конечно, мог с помощью отца, но какие-такие дела связывали его с высоко парящим фаворитом императрицы? Ответов на все эти вопросы пока нет, но как бы то ни было, мы видим, что Алексей Петрович был и в молодости своей не простой «штучкой», а человеком, склонным искать «где глубже и лучше».

К 1717 году отношения между Петром I и Георгом I стали портиться, и А.П. Бестужев-Рюмин попросил у короля Георга увольнения со службы. Вряд ли он сделал это сам, а не по согласованию со своим русским государем. По прибытии в Россию в 1718 году он был назначен на малозначительное для него место обер-камер-юнкера при дворе Анны Иоанновны в Митаве. Таким образом, рядом с курляндской герцогиней на короткое время оказались все Бестужевы-Рюмины — отец и оба сына. Там Алексей прослужил два года без жалованья. Возможно, какие-то подозрения у Петра I в отношении младшего Бестужева всё-таки были? Не знаем, но очень похоже на это. Иначе почему царь отнёсся к своему прежнему любимцу так прохладно и фактически сослал его на бездействие в курляндскую «дыру»? Разве мало было там отца и старшего брата Михаила?

Но митавское «сидение» благополучно завершилось, и царь снова призвал Алексея Бестужева-Рюмина на «настоящую» службу. В 1721 году Пётр отправил его на первый самостоятельный дипломатический пост министром-резидентом в Данию, при дворе короля Фредрика VI, где он сменил на этом посту своего бывшего учителя В.Л. Долгорукого.

В Копенгаген новый министр попал в самый разгар дипломатической борьбы Петра I с английским королём Георгом I, который вступил в союз со шведами и пытался поднять северные державы против России. Кроме того, положение Бестужева осложнялось тем, что русский император оказывал покровительство голштинскому герцогу, земли которого были оккупированы Данией и по сепаратному сговору со Швецией включены в состав датского королевства.

Бестужеву надлежало добиться от датского двора признания за Петром I императорского титула, за голштинским герцогом — звания «королевского высочества», а для русских судов — беспошлинного прохода через пролив Эресунд. Естественно, он должен был внимательно наблюдать за поведением Лондона и по мере сил противодействовать английской дипломатии в Дании. Бестужев доносил в Петербург, что выполнение последней задачи встречает большие затруднения, поскольку почти все датские министры состоят у ганноверского (читай: английского) посланника на «пенсии», и просил у Петра I 25 000 червонцев, чтобы перекупить их на свою сторону. Приём старый, но испытанный…