Хамфри Карпентер - Джон Р. Р. Толкин. Биография Страница 10

Я нашла почтовый перевод на 2/6, который Вы послали мальчикам довольно давно — год назад, если не больше, но он затерялся. Они весь день провели в городе, растранжирили на подарки эти деньги и еще чуть-чуть. Все мои рождественские закупки делали тоже мальчики. Рональд способен подобрать подкладку под цвет ткани или оттенки краски для рисунка не хуже настоящей «парижской модистки». Возможно, сказывается кровь предков-мануфактурщиков? В школе он делает большие успехи — греческий он знает лучше, чем я латынь, — говорит, что на каникулах займется со мной немецким, хотя сейчас мне больше всего хочется прилечь и не вставать.

Один священник, молодой и веселый, учит Рональда играть в шахматы — он говорит, Рональд слишком уж начитан, прочел все, что подходит для мальчика, которому нет еще и пятнадцати, так что из классических вещей ему и порекомендовать нечего. На это Рождество у Рональда будет первое причастие, так что в этом году у нас действительно великий праздник. Я говорю об этом не затем, чтобы Вас огорчить, — просто Вы просили, чтобы я Вам о них все рассказывала.

Искренне любящая Вас Мэб».

Новый год начался не слишком удачно. Сперва Рональд и Хилари слегли с корью, потом подхватили коклюш, а у Хилари к этому добавилось еще и воспаление легких. Уход за больными потребовал от их матери чрезмерного напряжения, которое окончательно ее сломило, и, как она и опасалась, никаких сил не осталось. В апреле 1904-го она попала в больницу. Врачи поставили диагноз: диабет.

Дом на Оливер-Стрит заперли, жалкие пожитки сложили в кладовку, мальчиков отправили к родственникам: Хилари — к дедушке и бабушке Саффиддам, а Рональда — в Хоув, в семью Эдвина Нива, того самого страхового агента с песочными волосами, который теперь был мужем тети Джейн. Инсулинотерапии еще не существовало, и родные очень тревожились за Мэйбл, но к лету она достаточно оправилась, чтобы выписаться из больницы. Было очевидно: для того чтобы окончательно прийти в себя, ей потребуется немало времени и заботливый уход. И отец Френсис Морган предложил следующее. Кардинал Ньюмен выстроил в Реднэле, деревушке в Вустершире, в нескольких милях от окраины Бирмингема, скромный загородный дом, который служил местом отдыха для священников Молельни. На краю участка стоял небольшой коттеджик, где жил местный почтальон. Его жена могла сдать Толкинам комнату и спальню и заодно готовить для них. Это было бы идеальное место для выздоравливающей больной, да и мальчикам сельский воздух пошел бы на пользу. И вот в конце июня 1904 года сыновья воссоединились с матерью, и все трое отправились на лето в Реднэл.

Они словно возвратились в Сэрхоул. Коттеджик стоял на повороте тихой сельской дорожки, позади дома раскинулись поросшие лесом земли, принадлежавшие Молельне, и маленькое кладбище при часовне, где покоились святые отцы из Молельни, в том числе и сам Ньюмен. На территории Молельни мальчики могли свободно бродить где вздумается, а немного дальше начинались крутые тропы, ведущие через лес на высокий холм Лики. Жена почтальона, миссис Тилл, кормила их на славу, и месяц спустя Мэйбл писала в открытке своей свекрови: «Мальчики так поздоровели — даже смешно сравнивать их с бледными призраками, с которыми мы ехали на поезде месяц назад!!! Хилари сегодня впервые оделся в твидовый костюмчик и итонский воротничок! Выглядит просто потрясающе. Погода стоит прекрасная. Мальчики напишут в первый же дождливый день, но сейчас они собирают чернику, пьют чай на сеновале, запускают змеев с отцом Френсисом, рисуют, лазают по деревьям — в общем, никогда еще у них не было таких веселых каникул».

Отец Френсис то и дело к ним наведывался. Он держал в Реднэле собаку по кличке Лорд Роберте и частенько сиживал на увитой плющом веранде дома Молельни, покуривая большую трубку вишневого дерева. «Это особенно бросалось в глаза, — вспоминал Рональд, — потому что курил он только там. Быть может, именно отсюда берет начало моя собственная привязанность к трубке». Когда отца Френсиса не было и никто из других священников там не жил, Мэйбл с мальчиками ездили к мессе в Брумсгров в наемной повозке вместе с супругами Черч, садовником и экономкой Молельни. Это была идиллическая жизнь.

Однако скоро — слишком скоро — наступил сентябрь, а с ним — начало нового учебного года. Рональду, окрепшему и поздоровевшему, пора было возвращаться в школу короля Эдуарда. Однако его мать никак не могла заставить себя покинуть домик, где им было так хорошо, и возвратиться в дымный и грязный Бирмингем. Так что в течение некоторого времени Рональду приходилось вставать спозаранку и отправляться на станцию, более чем за милю от дома, чтобы успеть на поезд. К тому времени как он возвращался домой, уже темнело, и Хилари иногда выходил его встречать с фонарем.

Состояние Мэйбл снова начало ухудшаться, но ее сыновья этого не замечали. Так что, когда в ноябре она снова слегла, это оказалось для них полной неожиданностью. Ужасной неожиданностью. Мэйбл впала в диабетическую кому, и через шесть дней, 14 ноября, все в том же домике, она умерла на руках у отца Френсиса и своей сестры Мэй Инклдон, дежуривших у ее постели.

Глава 3

«ЛИЧНЫЙ ЯЗ.» — И ЭДИТ

«Моя дорогая мамочка была настоящая мученица. И не каждому господь дарует столь легкий путь к дарам Своим, как нам с Хилари. Он дал нам мать, которая погубила себя трудами и заботами ради того, чтобы мы могли хранить свою веру».

Рональд Толкин написал это через девять лет после смерти матери. Эти слова дают некоторое представление о том, до какой степени материнский образ ассоциировался для него с собственной принадлежностью к католической церкви.

Можно даже сказать, что после смерти Мэйбл религия заняла в его жизни то место, которое прежде занимала мать. Вера давала ему не только духовное, но и эмоциональное утешение. Быть может, смерть матери закрепила также и стремление Рональда к изучению языков. В конце концов, ведь именно Мэйбл была его первым наставником, именно она приучила его интересоваться словами. И теперь, когда она ушла, он решился идти этой дорогой не сворачивая. И, разумеется, утрата матери повлияла на его характер. Он сделался пессимистом.

Или, точнее, она сделала его натуру двойственной. От природы Рональд был человеком веселым, можно сказать, неугомонным, страстно любящим жизнь. Он любил поболтать и поразвлечься. Он был наделен отменным чувством юмора и легко находил себе друзей. Но отныне в его характере появилась и другая сторона. Она не так бросалась в глаза, но находила себе выход в дневниках и письмах. Эта сторона была способна испытывать приступы глубочайшего отчаяния. Точнее — и это наверняка было связано со смертью матери, — когда Рональд бывал в таком настроении, он испытывал острое ощущение грозящей утраты. Ничто не вечно. Ничто не надежно. Любая победа рано или поздно оборачивается поражением.