Анатолий Чупринский - Моцарт Страница 10

Игра в кегли, бесконечные чаепития, разговоры на свежем воздухе, постоянные розыгрыши, смех… И конечно, работа! Вольф ни на минуту не прекращает работу над «Дон Жуаном».

Дни, недели пролетают, как ставя вспорхнувших птичек. Окружающим кажется, будто Вольфганг так же легко, играючи, как сбивает кегли, пишет самую великую свою оперу. Только преданная Констанца знает, Вольфганг вообще не спит по ночам, склонившись над нотными листами. Чтоб не уснуть, он просит рассказывать ему сказки. И сонная Констанца ходит взад-вперед по комнате и рассказывает ему… о Золушке, про Али-бабу с сорок разбойников. А Вольфганг пишет, пишет, пишет…

С большим опозданием приходят в Прагу вести из далекого Зальцбурга. Смерть отца Леопольда и скоропалительное замужество Нерл. Но Вольфганг не может вырваться, ни на один день. Таковы условия контракта.

Отец Леопольд так и не простил сыну самовольную женитьбу. Так и не увидел триумфа в Вене. Erо просто не было. И больших денег, обеспеченности, о которой мечтал Леопольд, тоже не было.

Нерл! Изящная, тонкая… Увы! Превратилась в сухую, черствую особу. Романтизм и легкость характера исчезли под напором тупой, однообразной жизни. Нерл вышла замуж за вдовца, вдвое старше ее. Взвалила на себя обязанности по большому хозяйству. И больше ни разу в жизни не подходила к клавесину.

Премьера в Праге превзошла все ожидания. «Дон Жуана» дирижировал сам автор. Одно это внесло в спектакль особую неповторимость. Когда закончился последний акт и занавес упал, несколько секунд стояла оглушительная тишина. Затем раздались дружные аплодисменты. Они все нарастали и нарастали…

Двое актеров вывели под руки Вольфганга на самую авансцену. Он стоял в одиночество. Маленький, худенький мальчик… Вольф. В свои тридцать пять лет он и выглядел таким. В нескладном камзоле, в белом парике, чуть сбившимся набок. Из конца партера и тем более с галерки трудно было разглядеть выражение его лица…

Аплодисменты все нарастали. Они уже перешли в бурную овацию. Сотрясали здание театра… Казалось, аплодирует вся Прага…

Констанция сидела в ложе вместе с супругами Душек. Она не могла аплодировать, ее душили слезы.

Поздним вечером Вольфганг в Констанция сидели на лавочке в саду, любовались закатом. Последние лучи солнца медленно исчезали за соседним лесом.

— Я счастлива! — тихо прошептала Констанца.

Вольфганг не ответил. Широко раскрытыми глазами он следил за последним лучом солнца… Вот в он… погас…

На предместье Праги опустились сумерки.

Вена встретила Вольфганга и Констанцу традиционным дождем. Все было неуютно, мокро, серо. Такими же серыми были лица всех прохожих, знакомых. Необходимо было опять впрягаться в бесконечную борьбу за выживание…

Нищета костлявой рукой намертво вцепилась в горло Вольфа. Домовладелец грозится подать в суд и со скандалом выкинуть на улицу семью. Кредиторы устроили настоящую охоту. Постоянные недомогания Констанцы и болезни ребенка могут свести с ума. И Вольф снимает для работы каморку на другом конце города.

В каморке темно, сыро, холодно. Убогая свеча едва светит. Больше коптит. Маленькое зеркальце на цепочке запотело и совсем не дает бликов. По стенам бегают гигантские, уродливые тени. Они словно колышутся на ветру, хотя тот завывает на улице.

Вольфганг сосредоточенно пишет. «Волшебная флейта» уже близка к завершению. Только никак не дается увертюра.

«Черный человек» появился внезапно. Бесшумно возник перед столом. Черная шляпа, надвинутая на самые глаза, черный плащ, черный шарф, закрывающий почти все лицо. Вольфганг вздрогнул.

— Что вам угодно?

«Черный человек» молча сел на стул, протянул конверт.

Вольфганг развернул письмо, быстро пробежал глазами. Заказ на… Реквием! Заупокойная обедня! Срок исполнения и цена… во усмотрению господина композитора. Без подписи.

— Кто вы? — прямо спросил Вольфганг.

Незнакомец отрицательно покачал головой.

— От кого пришли?

Опять отрицательное покачивание головой.

— Я вынужден отказаться! — решительно заявил Вольфганг.

Тогда незнакомец наконец заговорил. Голос был знакомый, чуть глухой, надтреснутый. Вольфганг никак не может вспомнить, где?.. когда?.. он слышал его.

— От инкогнито.

Определенно Вольфганг ухе слышал этот голос. И не раз. Проклятая темнота! Лица не разглядеть, видны только глаза.

— Сколько времени вам понадобится? — спросил незнакомец. Вольфганг пожал плечами.

— Около… трех… недель…

«Черный человек» кивнул и поднялся со стула.

— Какой гонорар потребуете? — опросил он глухим голосом.

Вольфганг назвал сумму, по его мнению, очень значительную. В надежде, что «черный человек» откажется. Не тот вынул кошелек и положил на стол в два раза большую сумму. Монеты столбиком возвышались над оплывшей свечой.

— Это задаток! — глухо оказал незнакомец. И ухе отойдя от стола, добавил. — Столько же… по завершении.

Вольфганг перевел взгляд на столбик монет. Устало прикрыл глава и откинулся на спинку кресла.

Вполне хватит, чтоб отдать долги, купить новую обувь Констанце и мальчику… и некоторое время существовать.

Когда открыл глаза, «черного человека» уже не было. Он словно растворился в черной мгле.

Заупокойная обедня?.. Таинственный знак, что настала пора собираться в… дальний путь… Даже внимательная Констанца не подозревала, до какой степени болен Вольфганг. Никто не знал…

Мысли о скорой смерти не раз приходили ему в голову. Но относился к этому он довольно спокойно. С мудростью простоте крестьянина, труженика. «Бог дал, Бог взял!». Но пока…

… пока есть силы, пока изнуряющая болезнь окончательно не свалила с ног… надо еще многое успеть! Многое сделать!

И Вольфганг опять пододвинул к себе нотные листы.

В один из таких пасмурных дней к Вольфгангу заявился Михаэль. С каким-то угрюмым молодым человеком лет шестнадцати.

— Вот! — проникновенно произнес Михаэль. — Тот самый молодой человек. Помните, я говорил о нем…

Вольфганг не помнил. Слишком занят был «Волшебной флейтой», самочувствием Констанцы, угрозами кредиторов…

— Он великолепно играет на фортепьяно, на органе, на скрипке, на альте… Людвиг ван Бетховен.

Юноша первым протянул руку и Вольфганг чуть не вскрикнул. Настолько сильным было его рукопожатие. Лицо юноши было словно высечено из камня. Грубые, резкие черты. И голое звучал как-то… гортанно. Вдобавок он еще в сутулился.

Стоило юноше заиграть, как Вольфганг убедился, что у него нет никаких перспектив, как у исполнителя. Слишком груб, резок в вызывающе неотесан.