Елена Арсеньева - Обманутая снами (Евдокия Ростопчина) Страница 10

А тем временем жизнь его жены подернулась дымкой печали.

Когда графиня Евдокия вернулась в Петербург, она поняла: сбылись самые худшие ее предвидения. Сердце ее возлюбленного было занято другой женщиной. Вернее, другими, потому что слишком много имен называлось теперь рядом с его именем.

Впрочем, какая разница, много или одно? Главное, что имена Андрея Карамзина и Евдокии Ростопчиной больше не звучали рядом!

Вот видишь, мой друг, – не напрасно.Предчувствиям верила я:Недаром так грустно, так страстно.Душа тосковала моя!..Пришел он, день скучной разлуки…Обоих врасплох нас застал.Друг другу холодные руки.Пожать нам, прощаясь, не дал…А люди смотрели лукаво.Качали, смеясь, головой;Завистливой, тайной отравы.Был полон их умысел злой.Пускай они рядят и судят.Хотят нас с тобой разгадать!Не бойся!.. Меня не принудят.Им сердце мое показать!..А мы-то – мы помним, мы знаем.Как чист был союз наш святой!А мы о былом вспоминаем.Без страха, с спокойной душой.В поэзии, в музыке оба.Мы ищем отрады живой;Душой близнецы мы… Ах, что бы.Нам встретиться раньше с тобой?..Прощай!.. Роковая разлука.Настала… О сердце мое!..Поплатимся долгою мукой.За краткое счастье свое!..

Ну что же, взамен сердечной потери графиня сделала открытие, которое рано или поздно совершают все творческие люди: ничто так не способствует прилету муз, как разбитое сердце, к которому эти самые музы слетаются, словно пчелы на мед… Или словно вороны на кровь, если угодно.

Графиня Евдокия безудержно писала стихи – пока только на одну тему: о своей невозвратимой потере. С превеликим изумлением она обнаружила, что ее откровенность на грани исповеди – именно то свойство, которое делает ее сердечные рифмованные излияния общеинтересными.

Ее стихи печатались, причем очень охотно, самыми популярными журналами, о них много говорили. Как-то незаметно для себя графиня Евдокия Ростопчина сделалась знаменитой писательницей! И вот она наконец решилась собрать все стихи, написанные в 1829–1839 годах, в одну книгу и попытаться издать ее. Получился немалый сборник: девяносто одно стихотворение.

Книга была встречена общими похвалами и лестными критическими отзывами. Известный критик П.А. Плетнев писал в «Современнике»: «Мы смотрим на это собрание стихотворений с чувством, которому трудно приискать название. Тут заключены впечатления, ощущения, думы, мечты, надежды, радости, утраты – все, чем жизнь так волнуется и чем она так очаровательна в лучшие наши годы, – тут десять лет цветущего возраста женщины, тут история прекраснейшего существа в его прекраснейшую пору. Как не сказать, что это – явление, которого еще не бывало в нашей литературе, – явление, на которое нельзя смотреть без полного участия, без особенного любопытства и неизъяснимого удовольствия. Перед нами открыт непроницаемый лабиринт юного, пылкого, трепещущего сердца; мы видим все его изгибы, все уклонения, весь путь, где десять лет играли, тревожились и бодрствовали ум и воля поэта с его детства до нынешних его блестящих дней юношества… Рассматривая книгу, вы чувствуете, как увеличивается деятельность поэта, как укрепляются силы его таланта, как все в нем получает зрелость и могущество… Слиянная с жизнью, не отделяясь от нее для исполнения каких-нибудь условий искусства, здесь поэзия во всем есть власть духа над явлениями и вещественностью».

Видимо, приобретенное благодаря наработанному с помощью страданий умение зашифровать свои изнуряющие чувства в образы высокой поэзии и называл Плетнев властью духа над явлениями и вещественностью. Слава богу, конечно, что Евдокия Ростопчина не до такой степени владела проявлениями своих чувств, потому что именно их изобилие и неуемность были по нраву читателю. Но метафоры (ах, как любят поэты это слово!) – о да, метафоры ее были великолепны.

Правда, А.В. Никитенко писал в «Сыне Отечества»: «Не ищите поэтической архитектоники в этих милых произведениях женского ума и фантазии; вы не найдете в них также творческого могущества, которое превращает идею в действительное явление, в живой образ». Но тут же критик словно бы заглаживает свою вину за пренебрежительность к женской поэзии: «Это звук идеально настроенной души, а не вещи и силы – результаты лирического ее воодушевления, без воззрения на те предметы, которые его возбуждают. Поэт прямо и непосредственно вводит нас в ее святилище; вы не видите там богов, которым он приносит свои жертвы, а только слышите тихую, очаровательную мелодию молитвы, которая заставляет вас верить, что они только тут присутствуют. Так вообще женщина раскрывает перед вами движения своего гибкого ума и своего прекрасного чувства, не объясняя причины их; занятая единственно тем, что в ней происходит, она указывает на свое сердце и говорит вам: „Вот мой и ваш мир!“»

Итак, графиня Ростопчина стала признанным мэтром дамской поэзии. Одно из стихотворений ее первой книги так и называется: «Как должны писать женщины»:

Как я люблю читать стихи чужие.В них за развитием мечты певца следить.То соглашаться с ним, то разбирать, судить.И отрицать его!.. фантазии живые.И думы смелые, и знойный пыл страстей.Все вопрошаю я с внимательным участьем.Все испытую я; и всей душой моей.Делю восторг певца, дружусь с его несчастьем.Любовию его люблю и верю ей.Но женские стихи особенной усладой.Мне привлекательны; но каждый женский стих.Волнует сердце мне, и в море дум моих.Он отражается тоскою и отрадой.Но только я люблю, чтоб лучших снов своих.Певица робкая вполне не выдавала.Чтоб имя призрака ее невольных грез.Чтоб повесть милую любви и сладких слез.Она, стыдливая, таила и скрывала;Чтоб только изредка и в проблесках она.Умела намекать о чувствах слишком нежных…Чтобы туманная догадок пелена.Всегда над ропотом сомнений безнадежных.Всегда над песнею надежды золотой.Вилась таинственно; чтоб эхо страсти томной.Звучало трепетно под ризой мысли скромной;Чтоб сердца жар и блеск подернут был золой.Как лавою вулкан; чтоб глубью необъятной.Ее заветная казалась нам мечта:И как для ней самой, для нас была свята;Чтоб речь неполная улыбкою понятной.Слезою теплою дополнена была;Чтоб внутренний порыв был скован выраженьем.Чтобы приличие боролось с увлеченьем.И слово каждое чтоб мудрость стерегла.Да! женская душа должна в тени светиться.Как в урне мраморной лампады скрытой луч.Как в сумерки луна сквозь оболочку туч.И, согревая жизнь, незримая, теплиться.

Впрочем, в те времена никто особенного различия между дамской лирикой и мужской не делал. Равно читали и Пушкина, и Ростопчину, то есть она была чрезвычайно популярна. Многие разделяли мнение критики, что «таких благородных, легких, гармонических и живых стихов вообще немного в нашей современной литературе, а в женской – это решительно лучшие стихи из всех». Да, лирику ее оценивали очень высоко: Дружинин в предисловии к сборнику написал: «Имя графини Ростопчиной перейдет к потомству как одно из светлых явлений нашего времени».