Алексей Кулаковский - Хлеборез Страница 10

А тем временем кто мог определить, где опаснее: там, по дороге в тыл, или тут, на линии огня? Если немцы подожгут строение, которое пока что прикрывает нас, то вряд ли уцелеем все мы.

- Рахмат! - во всю мощь своего голоса крикнул я.

В тот же миг боец оказался рядом.

- Пойдешь в тыл и доложишь командиру роты обстановку! Скажешь, чтоб срочно подал гаубицу! Ясно?

- Ясно! - ответил Рахмат и сразу же повернулся, чтоб взять курс на тот населенный пункт, откуда мы вышли в разведку.

- Назад можешь не возвращаться! - добавил я.

Рахмат ничего не ответил на это, может, даже и не услышал, так как в тот момент был уже далеко от меня.

Пока можно было, я следил за ним: доползет или нет? Будет нам помощь или нет?

Рахмат пополз живо и по такой борозде, что его почти не видно было. В начале пути ему помогал наш сарайчик, а на самом опасном, прицельном месте немецкие пулеметчики не сразу заметили посланца, так как Саша приглушил их своими почти беспрерывными очередями. Потом... У меня даже сердце похолодело: Рахмат выскочил из борозды и, пригнувшись, побежал, как заяц, виляя по сторонам. Вражеские пулеметчики открыли шквальный огонь. Пыль от пуль поднималась с пересохшей пашни, прикрывая Рахмата от меня и, возможно, от фашистских пулеметчиков. Однако я увидел, что Рахмат упал. Пополз дальше или не пополз? С дрожью в сердце я вглядывался в облачко серой пыли уже на подходе к нашей деревне...

Вдруг крик Наташи:

- Ракета!

Я оглянулся и увидел, даже услышал, что прямо на нас с ослепительным блеском и шипением спускается огненный колобок. Я живо схватил лопатку и отбил ракету в сторону, а бойцы засыпали ее землею. Все мы поняли, что это означает. На первый раз враг промахнулся, и огненная ракета не попала в соломенную крышу сарайчика. В следующий раз она попадет. И мы тогда не сможем засыпать ее землею: на крышу под вражескими пулями не влезешь и не успеешь влезть - сухая солома сразу займется пламенем.

Ракетой подожгли крышу или зажигательными пулями, этого я не разглядел, но неминуемая беда беспощадно надвигалась: крыша начала гореть и вскоре пламя так разбушевалось, что огненные клочья соломы стали падать на нас, на ствол пулемета, который и так был чуть не докрасна накален.

Пришлось временно изменить наши позиции.

Высокое пламя с дымом пока что прикрывало нас от врагов, но это же только на считанные минуты. Крыша вспыхнула, как порох, будто взлетела в воздух и оттуда стала быстро оседать черным пеплом и огненными клубками. Стропила также вскоре рухнули, и наше спасительное укрытие постепенно исчезало: вражеские пулеметчики били прямо по огню и некоторые пули уже достигали наши позиции. Это еще и оттого, что под огненный сруб, который еще немного и заслонил бы нас, мы не могли близко подползти, слишком было горячо.

- Патроны! - вдруг услышал я мощную команду Саши. Быстро подполз ко второму номеру:

- Почему не подаешь? Есть еще ленты?

Девушка молчала. На ее школьных косичках тихо остывали обугленные серовато-черные соломины. Я смахнул их рукою и почувствовал на пальцах теплую влажность...

- Подавай, Наташа! - ласково, но требовательно попросил пулеметчик.

Девушка не шевельнулась и не подала голоса. Я взял из ее рук ящик с пулеметными лентами, нащупал только одну.

- Вот патроны! - доложил Саше, но он не взял ленты, он уже держал руками осыпанную горячим пеплом голову Наташи и с отчаянным страхом оглядывал ее лицо, шею, маленькие и нежные уши. Всюду были подтеки крови, а раны будто нигде не было видно, наверно, она была под волосами.

- Есть санитар?

Сашин вопрос относился ко мне, хоть он и сам знал, что и санинструктор, который пошел со взводом, остался на пашне, и наша санитарка Лена, лучшая подруга Наташи, тоже где-то там.

Выхватив из кармана гимнастерки санитарный пакет, Саша подхватил девушку на руки и понес ближе к огненному заслону. Я лег на его место за пулеметный щит. Сдвинулся немного вбок от пристрелянного немцами места и, заложив новую ленту, дал короткую очередь. Только теперь заметил, когда хорошо вгляделся через прицел, что вражеские пулеметчики обстреливают нас из амбразур, пробитых в черепичной крыше. Если там у них и каменные стояки рядом, то враги недостижимы для нас. Затухнет, осядет пламя нашего сарайчика, и тогда они увидят, что нас тут всего четверо. Могут обойти с флангов, если вздумают взять в плен. Но и сверху мы для них - открытая мишень.

Надо все же беречь патроны.

Вдруг подскочил к пулемету Саша, оттолкнул меня и так нажал на гашетку, что чуть ли не половина ленты вылетела сразу.

- Как Наташа? - спросил я его, а ленту на момент придержал.

- Давай! - крикнул Саша. - До последнего давай!..

Я понял, что человек в отчаянии и даже не учитывает, что патронов у нас мало. Подал часть ленты и снова спросил про Наташу.

- Подай всю ленту! - вместо ответа приказал Саша. - А сам окапывайся! И глубже, глубже! Скажи хлопцам! Будем занимать круговую оборону.

Сашин голос дрожал, горько прерывался, но командирский тон не терялся. Говорил он правду: ничего другого не оставалось, как вкопаться в пашню и стоять до последнего. Вот только - с чем стоять? Пулеметная лента кончается, запаса нет. У Саши на поясе несколько ручных гранат, у меня в карманах две лимонки. Есть ли что у хлопцев, которые вкапываются теперь вглубь больше от жара близкого пламени, чем от вражеских пуль? Автоматы их вижу - торчат дула из ячеек. А что там у них на поясах или в карманах, мне и раньше не было видно.

Я подал Саше последние патроны, а сам только взялся за лопатку, как услышал, что кто-то очень легко, осторожно дотронулся до моего плеча. Я резко оглянулся:

- Рахмат! Дорогой!..

- Ваше задание выполнил! - едва проговорил боец и положил в изнеможении голову на засыпанную пеплом землю. Парня нельзя было узнать: на носу и на лбу - засохшая и присыпанная землею кровь, на плоских запотевших щеках тоже кровавые подтеки.

- Ты ранен? - тревожно спросил я. - Куда ранен?

Рахмат отрицательно покачал головой:

- Не ранен!.. Не может быть, чтобы ранен!.. Немного царапнулся...

- Кому доложил там?

- Командиру роты. Но он уже сам видел...

- Что он сказал?

- Побежал к пушкарям.

Вражеские пулеметчики усилили огонь, увидев, что горящее строение уже почти не заслоняет нас, крыша обрушилась, а стены обуглились. Пули пробивали сруб, вырывали оттуда уголья и с шипением впивались в пашню. Наш пулеметчик вдруг замолчал. Я повернулся к Саше и увидел, что его на прежнем месте нет. Парень рывком подался вперед, ближе к врагу, и с новой позиции, видимо более прицельной, дал длинную очередь.

- Короткими давай! - крикнул я в отчаянии, будто человек не знает, что надо беречь последние патроны. И, как бы в ответ на мой приказ, Сашин пулемет словно подавился чем-то твердым и заглох. Саша не шевелился.