Ксавье Отклок - Коричневая трагедия Страница 10

А наказанные мчались домой за учебниками — да, Третий рейх применяет к детям полицейские карательные меры, но это еще не причина, чтобы они пропускали школу.

— И мальчик стал стопроцентным нацистом. Если вы в присутствии Эгона скажете что-то дурное о Гитлере, уверен, вам не поздоровится.

Говоря это, Шранк разводил руками едва ли не с восхищением.

V. Полукровка

Каждую пятницу сводный духовой оркестр штурмовых бригад истошно музицирует на первом этаже Адольф-Гитлер-бау. Это священный день. Нацистские чиновники, торговцы, рантье, конторские служащие и отставные офицеры, девушки на выданье и юноши, приглядывающие невесту, — все население городка пьет шоколад или яичный ликер «Адвокат» под бодрую музыку:

Ich bin Prussen. Kennst mich an die Farbe.Я пруссак. Узнаешь меня по цвету.

Или под другие старые военные песни.

Никто, разумеется, не принуждает горожан собираться по пятницам именно здесь, в нацистской пивной. Но если бы кто-то надумал уклоняться, его отсутствие было бы замечено, вот и все. И такое уклонение, я нисколько не преувеличиваю, может иметь весьма серьезные последствия.

Шранк показал мне, за какой столик лучше сесть, чтобы вживую наблюдать за настроениями мелких буржуа-недоучек, которые, в зависимости от места в партийной иерархии, управляют городом, муниципальной службой, районом, улицей или просто кварталом этой огромной, никому не известной провинциальной Германии.

— Варварский деспотизм, — говорит Шранк.

За столиком, соседним с моим наблюдательным пунктом, сидят семеро. Г-н Staatsantwalt, верховный прокурор области и глава гитлеровской юстиции, человек средних лет с гладко выбритым умным лицом. Директор службы сельскохозяйственных работ с супругой. Важный пост, солидные люди. Сам герр директор, отставной капитан, типичный помещик: жизнерадостный, краснощекий толстяк. Его супруга, пожилая, скромно одетая в черное дама с приятной сдержанной улыбкой.

Рядом с ними начальник СС, командир местных «гитлеровских чекистов», задорный молодой весельчак — мрачный черный мундир и фуражка с «мертвой головой» никак не вяжутся с голубыми глазами, сочной улыбкой и соломенной шевелюрой. По соседству с этим вагнеровским воином сидит Regierung-Assessor (супрефект) с молодой женой — парочка голубков.

Следующий — сам Шранк, мой берлинский знакомец, торжественно одетый: сюртук, пристежной воротничок. И, наконец, последний рыцарь этого круглого стола, сидящий рядом с г-ном прокурором — герр профессор Бидермайер. Крупный математик, член нескольких академий, чьи труды по термодинамике высоко ценятся в Германии.

Семь уважаемых людей, цвет и элита городского общества.

Около девяти часов к столику подходит официант. Что-то шепчет на ухо Бидермайеру. Показывает рукой на застекленную дверь в коридор на другом конце пивной.

Там, в коридоре, ждет какая-то женщина.

Профессор встает, одергивает полы сюртука и со смущенным видом нервно бормочет:

— Простите. Я должен идти в театр с женой. Она меня ждет.

За столик этого заведения не имела бы права сесть какая-нибудь нищенка. Но даже она могла бы заглянуть и помахать рукой. Иной раз даже женщины дурного поведения заходят сюда за своими любовниками.

Так почему же не входит фрау Бидермайер, жена прославленного математика? Кто заставляет ее топтаться на пороге? Шранк смотрит направо, налево. Все молчат. Тогда он говорит нетерпеливо ожидающему официанту:

— Пригласите Frau Professor к нашему столику.

Она заходит. Застенчиво, стыдливо присаживается к столику, за которым ее муж, знаменитый ученый, «мозг» городка, дружески беседовал с национал-социалистической знатью, составляющей высший свет и управляющей этим затерянным уголком коричневой империи.

Никто, кроме Шранка, который пригласил фрау Бидермайер, чем навлек на себя ледяные взгляды сотрапезников, и не подумал с ней поздороваться, даже муж делает вид, будто ее не замечает. У нее дрожат руки. Она затравленно озирается. Зачем ее позвали, если все молчат?

Гнетущая тишина!

Наконец, застольная беседа возобновляется. Но говорят исключительно о евреях, слащаво-снисходительным тоном. Молчит только один человек. Ее муж. Он отворачивается. Боится или стыдится жалкой улыбки, которой болезненно кривится ставшее бледным, как полотно, лицо несчастной женщины?

— Как видите, мадам, мы вовсе не запрещаем евреям находиться среди нас…

— А за границей нас обвиняют в том, что мы будто бы их истребляем… за ваше здоровье, Gnädige Frau[17]…

И т. д.

История (лучше сказать — трагедия) фрау Бидермайер очень проста. Она Halb-Jüdin, полукровка — дочь еврея и христианки. Когда профессор женился на ней незадолго до войны, он был беден и неизвестен. Она же хороша собой, богата, одевалась в Париже, умела устраивать приемы. Ее происхождение никого не заботило. Профессор обязан ей своей карьерой. А прокурор, супрефект и отставной капитан — множеством роскошных обедов. Как галантно они целовали ее холеные руки! Как любезничали с ней!

А потом наступило 30 апреля 1933 года. И все прекратилось: целование рук, комплименты. Заболей фрау Бидермайер в тот день чумой, это было бы не так страшно — ведь от болезни можно выздороветь и вернуться к прежней жизни среди людей. А можно умереть — быть оплаканным близкими и упокоиться с миром. Но этой женщине не будет ни жизни, ни покоя, ни сочувствия. Для этого городка, где она прежде была королевой, она ни мертва, ни жива, она наполовину еврейка, а значит, ее не существует. Ее игнорируют. Заметьте, что ее супруг — порядочный человек. Он не разводится с ней. Но стыдится женщины, которой всем обязан, не защищает ее от оскорблений, не становится на ее сторону, смиряется с ней, как с уродливой язвой, которую обречен унести с собой в могилу.

О рыцарственная Германия!

На другой день Шранк рассказал мне все ускользнувшие от меня подробности этой почти бессловесной драмы.

— Знаете, что самое замечательное? — сказал он. — В одиннадцать часов, когда я вернулся домой, мне позвонила фрау Бидермайер и спросила, не очень ли сурово первые лица города осудили ее за то, что она посмела сесть с ними за один стол. Она боялась, как бы эта ее дерзость не повредила мужу. И говорила сдавленным, дрожащим голосом. Бедная женщина!

VII. Каторга для священников

Мало в каких частях Германии национал-социализм встречал такое сопротивление, как в швабских землях. Швабы, населяющие Баварию на западе и Вюртемберг на юге, эти темноволосые, упрямые, работящие горцы, во многом похожи на наших овернцев.