Андрей Норкин - От НТВ до НТВ. Тайные смыслы телевидения. Моя информационная война Страница 11

Поэтому неудивительно, что НТВ, возможно неосознанно, освещало военные действия на Северном Кавказе с аналогичных позиций: мощный недемократический государственный аппарат, погрязший в коррупции и пытающийся навязать всем и каждому свои правила, – с одной стороны; и маленький, но гордый народ, сражающийся за право самоопределения, – с другой. Вторая чеченская кампания изначально противоречила подобной трактовке. Вторжение Басаева и Хаттаба в Дагестан при всем желании нельзя было считать священной борьбой за свободу. К сожалению, многие мои коллеги этого не прочувствовали и по инерции пытались работать в эфире так же, как и в 1994–1996 годах. Этот внутренний оценочный конфликт назревал и в конце концов привел к расколу творческого коллектива НТВ.

К тому же следует учитывать, что до 1999 года крупных терактов с большим количеством жертв в европейской части территории России не было. Зоной активности террористов в основном оставался Северный Кавказ. Но сентябрьская серия взрывов жилых домов вывела войну с террористами на новый уровень. Ощущение опасности стало реальным для всех, в том числе для москвичей. И точно так же на новый уровень вышла и работа СМИ по освещению подобных трагических событий.

13 сентября 1999 года мы уже были практически готовы к работе, когда в начале шестого утра на ленты информационных агентств поступило сообщение о втором взрыве жилого дома в Москве. Первый – на улице Гурьянова, 19, произошел пятью днями раньше, около полуночи. В этот раз целью террористов стало жилое здание по адресу Каширское шоссе, дом 6, корпус 3. Я позвонил Добродееву. «Олег Борисович, они взорвали второй дом!» – этими словами я выдернул еще спавшего генерального директора телекомпании в ужасающую своими событиями реальность. Работа утренних информационных бригад НТВ напрямую курировалась не Добродеевым, а Кулистиковым, который тогда занимал должность главного редактора службы информации. Однако событие подобного масштаба требовало незамедлительной и объемной перекройки всей эфирной сетки канала, и такие распоряжения мог отдавать только генеральный директор.

Сообщив Добродееву немногочисленные известные мне подробности и получив от него указания технологического характера, я на несколько часов засел в студии программы «Сегодня утром». Отличительной особенностью НТВ тех лет была удивительная мобильность в редакционной политике. Собственно, сама редакционная политика строилась на полном и непререкаемом превосходстве новостей над всем остальным контентом. Если это было необходимо – с эфира снимались все программы, стоявшие в сетке. Экстренный прямой эфир мог продолжаться сколь угодно долго. Впоследствии это правило стали использовать и другие телекомпании. Так, мой личный рекорд – семь часов непрерывного прямого эфира 11 сентября 2001 года – относился уже к телекомпании ТВ-6.

По пустым дорогам утренней Москвы наша «тарелка» прибыла к месту трагедии очень быстро, и мы практически сразу смогли выдавать картинку в прямой эфир. Эта оперативность тоже была предметом гордости службы информации НТВ. Конечно, количество машин в Москве в шесть утра тогда, в 1999-м, и сейчас, более полутора десятилетий спустя, просто невозможно сравнивать. Но в любом случае выигрыш в скорости подготовки материала получала телекомпания, лучше оснащенная технически. А НТВ, как я уже говорил, в первые годы своего существования на технике не экономило и в числе первых стало использовать в новостях прямые включения с помощью спутниковых тарелок, установленных на автомобилях. Когда в ночь на 3 июля 1998 года на своей подмосковной даче был убит бывший председатель думского Комитета по обороне генерал Лев Рохлин, съемочная группа НТВ прибыла к месту преступления вместе с коллегами с других каналов. Но подъехать к даче Рохлиных оказалось невозможно, милиция блокировала дорогу. Тогда оборудованный «тарелкой» огромный Chevrolet Suburban, принадлежащий НТВ, просто съехал с дороги и, минуя милицейские кордоны, прямо через поле пробрался непосредственно к месту событий.

Без ложной скромности могу сказать, что работа службы информации НТВ в те дни была очень качественной. По тем фрагментам выпусков новостей, которые сейчас можно отыскать в Интернете, легко подсчитать, что прямое включение нашего корреспондента Александра Хабарова, например, продолжалось минут пятнадцать, не меньше. Мы старались создать у зрителя впечатление собственного присутствия на месте событий. Ведущий и корреспондент, то есть я и Саша, разговаривали друг с другом, обсуждая происходящее на наших глазах, комментируя его. Так, периодически к Саше подходили самые разные гости, эфирные спикеры, сообщавшие дополнительные подробности. Это могли быть как официальные лица, представлявшие милицию, ФСБ или пожарных, так и местные жители, ставшие свидетелями трагедии. Я мог в прямом эфире попросить корреспондента показать нам более крупно, что происходит на месте разбора завалов. И Александр Хабаров, стоявший в тот момент в нескольких десятках метров от развалин, у здания школы, в котором размещали пострадавших, тоже в прямом эфире озвучивал мою просьбу оператору: «Можете развернуть немного камеру?» Далее следовал «наезд», картинка становилась более крупной, и зритель, сидящий у себя дома у экрана телевизора, видел все подробности.

Еще одной значимой особенностью работы в таких условиях было отсутствие суфлера. Телесуфлер, помогающий ведущему телепрограммы читать текст без пауз и ошибок, требует определенной подготовки. Готовый текст ведущего получает редактор суфлера, который в процессе выхода программы в прямом эфире или же при ее записи следит за тем, чтобы бегущие по экрану строки совпадали с темпом чтения ведущего. Но в экстренных выпусках суфлер становился бесполезным, потому что физически невозможно было быстро написать текст, отредактировать его, сохранить и выдать на монитор. Поэтому приходилось или читать с листа, или говорить от себя.

Я любил и люблю работать без суфлера. Это требует дополнительной концентрации, но в то же время, как ни парадоксально, придает работе ведущего некоторую раскованность. Главное в такой ситуации – найти необходимый баланс. Не передавить с эмоциями, не допускать провисаний темпа и, конечно, не ошибаться. Сейчас, пересматривая те кадры, я сразу же замечаю проскочившие неточности. Например, «детскую» ошибку в связке «имеет значение» – «играет роль». Это весьма распространенный огрех, очень часто объясняющийся волнением ведущего. Но в моей работе 13 сентября 1999 года волнение не слишком заметно – значит, в этот конкретный момент я думал уже о том, что должен сказать через несколько секунд. Кстати, в этом же выпуске хорошо видно, как кто-то приносит мне сообщение, распечатанное на бумаге: я отвожу взгляд от телекамеры, поднимаю руку и явно что-то беру у человека, который в кадре не появляется. С точки зрения обычных эфирных условий – это, конечно, недопустимый брак. Но при таком «форс-мажоре» описываемое отступление от правил не только не портило впечатление, но и, напротив, производило на зрителя дополнительный эмоциональный эффект.

Отмечу еще один момент, раз уж мы заговорили о работе телеведущего. На разбираемых мною сейчас кадрах периодически можно заметить, как я, обращаясь к зрителям в момент так называемой «подводки», то есть текста, предваряющего репортаж, чью-то прямую речь или демонстрацию видеокадров в режиме «без комментариев», в самом конце фразы начинаю смотреть куда-то в сторону и вниз. Это я переключал свое внимание на просмотровый монитор, стоявший справа от меня и показывавший ту же самую картинку. Еще одна ошибка! Мое глубокое убеждение состоит в том, что ведущий программы новостей – в каком-то смысле гость каждого из телезрителей, которые его слушают. И уводить глаза от объектива телекамеры в такой ситуации означает проявлять неуважение к своему зрителю. Это приблизительно то же самое, как разговаривать с человеком один на один и вдруг отвести глаза и продолжать говорить, глядя куда-то вбок. Возможно, это была мелкая ошибка и я придираюсь сам к себе. Но после двадцати лет работы на телевидении я уже имею на это право. Главное для «телеведущего-новостника» – это доверие зрителя. А оно достигается только за счет досконального знания темы, умения быстро ориентироваться в потоке информации и уважительного отношения к аудитории. Если ведущий не знает или не понимает, что и о чем он говорит, если он относится к своим зрителям как к серой массе, потребителям, стоящим гораздо ниже на социальной лестнице, люди очень быстро это почувствуют. И тогда о доверии можно и не мечтать. Если же телеведущему не верят, то, скорее всего, его профессиональная карьера не будет слишком продолжительной.

Но вернемся к политической ситуации осени 1999 года. Война на юге России; кровавые террористические акты, регулярно происходящие в самых разных регионах; начало предвыборной кампании. Причем НТВ, как я уже говорил, «по традиции» обращало на чеченскую войну больше внимания, чем конкуренты с ОРТ. Главный акционер «Первого канала» Борис Березовский был с головой поглощен борьбой за формирование новой Государственной Думы и поиском преемника для президента Ельцина. Отношения Березовского с Гусинским разладились совершенно. НТВ, из-за своего стремительно ухудшавшегося финансового положения, все активнее «наезжало» на «Семью», поддерживая Примакова и Лужкова как возможных будущих руководителей страны. ОРТ, в свою очередь, сконцентрировалось на критических атаках в отношении этих политических тяжеловесов. Таким образом, осень и начало зимы 1999-го ознаменовались информационной войной двух телеканалов, двух телепрограмм и двух телеведущих. И пока Евгений Киселев в заставке «Итогов» рассеяно теребил правый ус, задумчиво взъерошивал волосы и что-то элегантно помечал в блокноте изысканной перьевой ручкой, Сергей Доренко, оставаясь за кадром, под зубодробительный скрежет каких-то шестеренок, с места в карьер огорошивал зрителя фразами типа: «Отечество минус Вся Россия» сливается с коммунистами! Примаков торгует членами! Лужков не отвергает обвинения в убийстве, но надеется спастись от наказания путем прихода к власти!» Нужно ли спрашивать, кто из них сумел выиграть эту схватку за рейтинг?..