Эдуард Филатьев - Главная тайна горлана-главаря. Сошедший сам Страница 11

Маяковский был необыкновенный поэт. Поэтому, в моём представлении, он должен был быть и необыкновенным человеком. Начавшееся так необычайно в первый день знакомства романтическое свидание немного разочаровало меня в конце. Я даже сказала об этом Маяковскому, когда мы вышли с ним на улицу:

– А вы, оказывается, обыкновенный человек.

– А что же бы вы хотели? Чтоб я себе весь живот раскрасил золотой краской, как Будда?..

… как только мы дошли до Лубянской площади, я вдруг вскочила в трамвай, крикнула “до свиданья” и уехала».

Так завершилась встреча поэта и библиотекарши. Других встреч у них тогда не произошло – об этом Наталья Брюханенко написала:

«Маяковский знал только, как меня зовут. Фамилии я не сказала. В Госиздате я старалась больше не попадаться ему на глаза. Вскоре он уехал из Москвы, потом я заканчивала университет, потом полгода болела тифом и отсутствовала на работе».

А на Маяковского навалились новые дела и заботы. В «Я сам» он написал:

«Вторая работа – продолжаю прерванную традицию трубадуров и менестрелей. Езжу по городам и читаю. Новочеркасск, Винница, Харьков, Париж, Ростов, Тифлис, Берлин, Казань, Свердловск, Тула, Прага, Ленинград, Москва, Воронеж, Ялта, Евпатория, Вятка, Уфа и т. д., и т. д., и т. п.».

Здесь Маяковский не точен (видимо, просто запамятовал, так как этот вариант заметок «Я сам» он писал в 1928 году): ни в Париже, ни в Берлине, ни в Праге в 1926 году поэт не мог ничего читать, так как в том году за границу не ездил.

А участники экспедиции Николая Рериха уже были на территории Советского Союза и взошли на пароход «Лобков», чтобы по Иртышу добраться до железнодорожной станции и отправиться в Москву. В каюте парохода в путевом дневнике Рериха появилась запись:

«Ламу… устроили на верхней палубе».

Так что и Яков Блюмкин тоже возвращался домой. А Николай Рерих вёз большевистским вождям «Послания махатм» (обращения духовных лидеров буддийцев), в которых говорилось:

«В Гималаях мы знаем совершаемое Вами. Вы упразднили церковь, ставшую рассадником лжи и суеверий. Вы уничтожили мещанство, ставшее проводником предрассудков. Вы разрушили тюрьму воспитания. Вы уничтожили семью лицемерия. Вы сожгли войско рабов. Вы уничтожили пауков наживы. Вы закрыли ворота ночных притонов. Вы избавили землю от предателей денежных…

Привет Вам, ищущим Общего Блага!»

Тибетские махатмы предлагали объединить буддизм и коммунизм и создать великий Восточный Союз республик.

А статус Бориса Бажанова, ушедшего из политбюро в Народный комиссариат финансов, почти не изменился. Сам он впоследствии объяснил это так:

«Уйдя из Политбюро, я продолжаю всё же числиться за секретариатом Сталина, стараясь делать в нём как можно меньше и делая вид, что основная моя работа теперь в Наркомфине… Только в начале 1926 года я из ЦК окончательно ушёл. Сталин к моему уходу равнодушен».

Новая поездка

К лету 1926 года Троцкий, Зиновьев и Каменев, наконец, договорились и, объединив усилия, создали оппозиционный блок («Новая оппозиция»), который бросил вызов сталинскому блоку («большинство ЦК»). И 6 июня на подмосковной даче возле Савёловской железнодорожной станции по приглашению сотрудника Исполкома Коминтерна Григория Яковлевича (Герша Хацкелевича) Беленького собралась группа оппозиционеров. Перед ними выступил с докладом кандидат в члены ЦК ВКП(б), первый заместитель председателя Реввоенсовета и первый заместитель народного комиссара по военным и морским делам Михаил Михайлович Лашевич, который подверг резкой критике ту обстановку, которая сложилась в партии большевиков. Он сказал:

«… внутрипартийная демократия выражается ныне в казённом инструктировании и таком же информировании партячеек. Процветает назначенство в скрытой и открытой формах сверху донизу, подбор “верных” людей, верных интересам только данной руководящей группы, что грозит подменить мнение партии только мнением “проверенных лиц”».

Среди оппозиционеров нашлись и такие, кто тотчас же сообщил о прошедшем нелегальном собрании в ЦК. Узнав об этом, Сталин дал команду Центральной контрольной комиссии возбудить следствие. В ЦКК взяли под козырёк и начали расследовать ситуацию.

Слух о том, что власти готовятся разоблачить группу партийцев, занимающуюся фракционной деятельностью, которая (на одном из большевистских съездов) была категорически запрещена, быстро распространился по Москве. И долетел до Маяковского. Поэт тут же сочинил «Послание пролетарским поэтам», которое 19 июня опубликовала газета «Комсомольская правда». Стихотворение довольно длинное – 214 строк (лесенкой). В нём Владимир Владимирович призывал поэтов (которых назвал по фамилиям) отбросить в сторону поэтические разногласия и вместе заняться единым делом:

«Товарищи, / позвольте / без позы, / без маски —

как старший товарищ, / неглупый и чуткий,

поразговариваю с вами, / товарищ Безыменский,

товарищ Светлов, / товарищ Уткин.

Мы спорим, / аж глотки просят лужения,

мы / задыхаемся / от эстрадных побед,

а у меня к вам, товарищи, / деловое предложение:

давайте / устроим / весёлый обед!..

Бросим / друг другу / шпильки подсовывать,

разведём / изысканный / словесный ажур.

А когда мне / товарищи / предоставят слово —

я это слово возьму / и скажу:

– Я кажусь вам / академиком / с большим задом,

один, мол, я / жрец / поэзий непролазных.

А мне / в действительности / единственное надо —

чтоб больше поэтов / хороших / и разных».

Завершалось «Послание» ещё одним призывом, с которым (если у слова «власть» прилагательное «поэтическую» заменить «политическим»), вполне можно было обратиться и к партийным фракционерам:

«Чем нам / делить / поэтическую власть,

сгрудим / нежность слов / и слова-бичи,

и давайте / без завистей / и без фамилий / класть

в коммунову стройку / слова-кирпичи.

Давайте, / товарищи, / шагать в ногу.

Нам не надо / брюзжащего / лысого парика!

А ругаться захочется — / врагов много

по другую сторону / красных баррикад».

В июне 1926 года в Москве появились вернувшиеся из экспедиции по Центральной Азии Николай Рерих и Яков Блюмкин. Блюмкин привёл Рериха к Луначарскому, жена которого, Наталья Розенель, впервые увидела «этого недоброго колдуна с длинной седой бородой» и записала об этом в дневнике.

А Рерих оставил в своих путевых заметках такую запись:

«Луначарский говорит: “Ведь у нас до сих пор ещё, несмотря на сердитый окрик <…>, распространено представление о том, что культура вплоть до возникновения элементов культуры пролетарской, сплошь «буржуазна»… Порой, слушая таких людей, можно подумать, что мы не ученики Маркса, <…> а ученики какого-то своеобразного Савонаролы, <…> боящиеся всякой радости жизни и готовые собрать на площади им. Свердлова большой костёр для сожжения «Суеты сует»”.

Здесь уместно припомнить, как непосредственно и как подчёркнуто возвращался Владимир Ильич к идее о необходимости усвоить старую культуру вплоть до старого искусства… И народы складывают ленинскую легенду не только по прописи его постулатов, но и по качеству его устремления».

После этой записи невольно задумаешься, пытаясь отгадать, а во что, собственно, верил сам Николай Рерих.

Кроме Луначарского Рерих встретился с руководителями ОГПУ и с наркомом по иностранным делам Чичериным, которому передал ларец со священной землёй Гималаев «на могилу брата нашего махатма Ленина» (дар от буддийских махатм).

А Владимир Маяковский 19 июня выехал в Одессу. На следующий день газета «Известия ЦИК» опубликовала его стихотворение «Фабрика бюрократов», которое било по партийным фракционерам. Начиналось оно так:

«Его прислали / для проведенья режима.

Средних способностей. / Средних лет.

В мыслях – планы. / В сердце – решимость.