Анатолий Шендерович - Проклятие Пелопа (сборник) Страница 11

На просторах распадающейся советской империи и всего восточного блока образованщина выдвинулась на авансцену истории, неутомимо внося в массы идеи патриотизма и национального самосознания, которые – где в большей степени, где в меньшей – привели к кровопролитию, продолжающемуся и по сей день.

Не просто любовь

Выше уже говорилось, насколько двусмысленным – в буквальном смысле (простите за тавтологию) – является определение патриотизма, даваемое словарями. Беру на себя смелость утверждать это: горы книг и статей, написанных на эту тему, бесчисленные и бесконечные жаркие дискуссии, ведущиеся по поводу этого понятия, а самое главное, реки крови, пролитой – в конечном итоге – в результате этих жарких дискуссий, – дают, полагаю, право говорить так. Недаром Александр Герцен, говоря о патриотизме, называл его «…свирепой добродетелью, из-за которой пролито вдесятеро больше крови, чем от всех пороков вместе».

Патриотизм в том качестве, в каком он предстает в примерах, о которых говорилось ранее, – недружелюбным, даже агрессивным отношением ко всему чужому или даже своему, если это свое способно не только хвалить Родину, но критиковать ее или ее институты, – такой патриотизм как-то не очень вяжется со словом «любовь».

И в самом деле, ведь любят Родину все или практически все – не особенно распространяясь на эту тему, не крича о своей любви к Родине на каждом шагу, а порой даже не осознавая это глубоко сидящее в душе чувство. А ревниво следит за каждым недоброжелательным словом о ней, высматривает кругом врагов, которые якобы спят и видят, как нанести ей ущерб, – далеко не каждый. Кто тут настоящий патриот, кто ненастоящий?

Не знаю, какое из этих двух слов – «патриотизм» или «любовь» – старше. Правда, слово «любовь» в древней Элладе имело свое нынешнее значение, а слово «патриот» означало всего-навсего «земляк». Однако не сомневаюсь, что явление, этим словом обозначаемое, возникло раньше появления не только самого слова, но и вообще членораздельной человеческой речи, – как только люди стали осознавать себя людьми одного племени, отличающимися от людей другого. Не любовь к своему племени, а простой инстинкт самозащиты заставлял первобытных людей изгонять или убивать соплеменника, если он недостаточно рьяно боролся с врагами или, не дай бог, перекидывался к ним. Цезарь в своих «Записках о галльской войне» рассказал о любопытном обычае одного галльского племени: когда раздавался сигнал тревоги, все хватали оружие и бежали на площадь, к месту сбора; прибегавший последним подвергался мучительной казни на глазах у всех…

Вот так воспитывался патриотизм.

Известный шестидесятник XIX века Варфоломей Зайцев писал:

«Возьмем, например, патриотизм. Чувство невинное, даже, пожалуй, похвальное. Не признавать в природе вида лучшего, как вид Москвы с Воробьевых гор, не признавать иного кваса, кроме московского, не знать зрелища, более возвышающего душу, как зрелище пасхальной процессии в Кремле, – всё это дышит безобидностью и святой простотой…».

«Но, – продолжал он, – ежели у этой божьей коровки вырастает жало скорпиона, если она вносит разладицу, воскрешает затихшие распри, силится раздуть искру потухших антисоциальных предрассудков и страстей, тогда она делается глубоко безнравственной и требует позорного клейма».

От любви к своей Родине до ненависти к другим народам – один шаг.

Этот шаг – патриотизм.

Жало скорпиона

Это жало скорпиона – как хвост ящерицы: оторванный, он тут же вырастает вновь. Разладица между людьми не прекращается. Улица враждует с улицей, одна городская слобода бьется с другой, крик «наших бьют!» стал боевым кличем мирных обывателей. Формула «свои – чужие» прочно оседлана мелкими политиканами, занимающими высокие посты, расхожую фразу «понаехали тут!» можно услышать теперь не только на рынке, но и за всевозможными «круглыми столами», где ученые споры ведет образованщина. Межнациональные конфликты, как сыпь, покрывают кожу земного шара. Примеры у всех на слуху, их не стоит перечислять.

Наши патриоты «против чужих», фактически поощряемые властью, все выше поднимают головы. Начиная от ножей, арматуры и кастетов для приезжих иностранцев и кончая идеей Русской республики («Россия – для русских!»), они заставляют с болью вспоминать слова цензора Никитенко, с тревогой размышлявшего о патриотах в России многоплеменной.

И не только Никитенко. Лучшие умы России прекрасно понимали, что лукавая формула «патриотизм = любовь», казалось бы, столь очевидная и так легко воспринимаемая массами, приводила, приводит и будет приводить к тяжелейшим последствиям. Еще Петр Чаадаев, констатируя тот факт, что в России происходит «выработка» «национальности», т. е. национального самосознания, усматривал в этом процессе несколько тревожных моментов, заключающихся в том, что эта «выработка» национального самосознания основана на обращении к прошлому, связана с отрицанием западного опыта, с враждой к западной цивилизации и ведет к формированию «квасного патриотизма», рациональной изоляции, противостоит тенденции к сближению народов.

«Люди… не замечают отвратительного себялюбия, которое есть в патриотизме», писал Лев Толстой.

Известный советский психолог Л. С. Выготский считал, что осознание сходства требует более развитой способности обобщения и концептуализации, чем осознание различия; осознание сходства предполагает обобщение или понятие, охватывающее ряд сходных объектов, тогда как осознание различий возможно и на чувственном уровне. Не имея никакого специального образования, каждый – когда речь заходит о национальных особенностях – может подтвердить слова ученого на собственном опыте. Ходячие национальные стереотипы всплывают в нашей памяти моментально, при беглом взгляде на внешность человека из других краев, при первых звуках его голоса. Да что там голос – писатель Василий Белов писал в одном из романов о тяжелом запахе бусурманского пота – в отличие, надо полагать, от приятного запаха пота небусурманского…

«Отсутствие объективности, когда это касается других наций, является вопиющим… В сущности… рассмотрев… отношения между народами… – писал Эрих Фромм, – можно прийти к выводу, что объективность – это исключение, а искажение, обусловленное самолюбованием, – в большей или меньшей степени является правилом».

Об этом же, в сущности, писал и замечательный французский сатирик Пьер Данинос: «Французы убеждены в том, что они никому не желают зла. Англичане высокомерны, американцы стремятся господствовать, немцы садисты, итальянцы неуловимы, русские непостижимы, швейцарцы – швейцарцы. И только французы удивительно милы».

Битва за слово

Патриотизм, рассматриваемый как любовь к Родине, неизбежно приводит общество к противостоянию, о котором говорилось ранее: настоящий или ненастоящий, истинный или неистинный и т. п. За право считаться настоящим патриотом идет нешуточная борьба, а само слово стало полем битвы между самыми противоположными силами. Юрий Карякин с горечью писал о том, что в ушедшие девяностые годы «идеи ПАТРИОТИЗМА были узурпированы коммунистами и националистами всех мастей». Эта узурпация (в данном случае употребляют еще слово «приватизация») вполне закономерна, поскольку коммунисты и националисты – в отличие от либеральных слоев общества – обращались именно к массам, для которых национальное сознание стало естественным итогом многовековой истории России, дополненным коммунистами с их непримиримой враждой к буржуазному Западу.

Любовь к Родине как понятие гораздо шире патриотизма. Патриотизм всего лишь одно из проявлений любви к Родине, так сказать, ее частный случай. Но случай тяжелый: любовь в форме ненависти ко всему чужому. Разумеется, речь идет не о политиканах, которые о любви к Родине только говорят, а святое чувство сограждан лишь цинично эксплуатируют. Речь идет об этих согражданах, слепая ревность которых приводит если не к гибели объекта любви, то к его тяжкой доле.

Отделить эти понятия – любовь к Родине и патриотизм – можно только на бумаге. Истории каждого языка знает немало попыток исправления языка «сверху», кто бы их ни предпринимал: политики ли, филологи, лингвисты, писатели. Не раз пытались привести в соответствие написание и произношение слова, с завидной регулярностью проводились кампании всевозможных чисток родного языка – от словесного мусора, от канцеляризмов, от использования иностранных слов. Были даже попытки искусственного создания слов, так сказать, лингвистических гомункулусов.

Удач на этом пути мало. Жизнь сама наполняет понятия содержанием. Словари, едва поспевая за жизнью, лишь фиксируют то, что она ежедневно и ежечасно преподносит нам.

Сегодня слово «патриотизм» все больше и все чаще выступает как средство манипулирования сознанием больших или малых групп населения для достижения корпоративных целей, чаще всего никак не связанных с интересами Родины, а порой и прямо противоречащих этим интересам.