Алимжан Тохтахунов - Мой Шелковый путь Страница 11

К сожалению, советский закон не разрешал играть, а мы играли, следовательно, нарушали закон. Именно это заставляло нас вести себя скрытно, уходить в подполье. Но несправедливо записывать нас в преступники только из-за одного нашего желания играть. Были, конечно, в нашей среде отдельные личности, которые имели серьезные судимости, но это не имело для нас значения. В основном меня окружали люди высочайшей порядочности.

Нас задерживали, штрафовали, ругали, требовали прекратить игру, однако это было выше наших сил. Жажду игры нельзя вытравить, она должна иссякнуть сама. Впрочем, картежник редко меняет профессию. Многие доживают до старости, так и не избавившись от карточной напасти. Для некоторых карты — хуже самой тяжкой болезни. Почему же называть их преступниками?

У нас был один игрок, которого мы называли Капитан, потому что он был офицер Советской армии и в нашу компанию попал, когда носил капитанские погоны. Потом он вырос до майора, а то и до подполковника, и вот однажды — когда именно, не помню точно, — его забрали во время очередной облавы. Поскольку он был при погонах, милиция передала его военным, возможно в военную прокуратуру. Бумаги по его задержанию отправили «наверх», нашего Капитана вызвали «на ковер» к начальству и устроили ему разнос по полной программе: мол, что же вы, товарищ офицер, вам же до выхода на пенсию самая малость осталась, а вы так себя позорите, с преступниками связались. Он им на это ответил: «Там, где я играю, люди честнее, чем здесь, у нас на службе. Там люди строго держатся своих понятий. Там слово — это слово, а у вас тут только пустобрехи. Я никого не опозорил, честь мундира не запятнал. Есть у меня слабость — игра, но это моя личная беда, работе она не помеха».

К нашим доводам не хотели прислушиваться, даже если отдельные милиционеры нас и понимали. Но люди — это одно, а закон — другое. Раз мы нарушали закон, нас следовало наказывать. На Петровке работали хорошо, все знали обо всех. Следили серьезно.

Глава 4

Вкус несвободы

Свободен лишь тот, кто владеет собой.

Малодушие — удел ничтожных. Тот, чье сердце твердо, будет до конца отстаивать свои принципы.

Память сохранила некоторые подробности того дня, когда я узнал об очередной крупной игре, намечавшейся в новом катране в гостинице «Россия».

Гостиница «Россия» казалась в те годы необыкновенно современной, европейской, просторной, стеклянной. В фойе всегда было многолюдно, мягко открывались двери подъехавшего лифта, кто-то смеялся, слышался легкий шум шагов, звучала иностранная речь.

Поднявшись на пятый этаж, я прошел по ковровой дорожке к нужному номеру и бодро постучал. Секунд десять спустя дверь неторопливо открылась и меня впустили. Сделав пару шагов, я остановился, увидев нескольких человек, по лицам которых безошибочно угадывалась их принадлежность к милиции, хотя все были в штатском. У окна спиной ко мне стоял коренастый мужчина. Он повернул голову и глянул на меня через плечо. Круглое лицо, прозрачные глаза, тонкие губы.

— Ну что, Алимжан? — спросил круглолицый.

— Не понял, «что»?

— Играть пришел? Сегодня игры не будет. Сегодня мы снимаем урожай. — Круглолицый многозначительно поцокал языком. — Паспорт с собой?

Я кивнул и полез в карман за документами. Стоявший у меня за спиной человек забрал паспорт.

— Отведите его вниз, — распорядился круглолицый.

Минут через пять я оказался в дежурной комнате, где дружинники и милиционеры обычно проводили профилактические беседы с проститутками и составляли протоколы на задержанных фарцовщиков.

— Нарушаете? — почти равнодушно спросил дожидавшийся нас милиционер и отодвинул лежавший перед ним журнал «Огонек». Он полистал мой паспорт и повторил, но теперь уже без вопросительной интонации: — Нарушаете. Проживаете в Москве без прописки. А ведь у вас уже есть два предупреждения.

— У меня в Москве невеста, — ответил я.

— Это ничего не значит! — Милиционер многозначительно постучал пальцем в развернутый паспорт. — Прописка! Прописка нужна. Закон есть закон. Придется принимать меры.

Статья 198 Уголовного кодекса предусматривала наказание за нарушение паспортного режима. Она была удобна, чтобы взять человека за горло. У меня были две подписки о выезде из Москвы, так что третье задержание, связанное с отсутствием прописки, грозило судом. Мы с невестой уже собирались подать заявление в загс, и я, хотя прописку имел ташкентскую, считал себя уже полноправным москвичом. Но и женившись, я не сразу прописался бы в Москве. Выписываться из ташкентской квартиры я не мог, потому что мама умерла, а брат служил в армии. Если бы я сделал это, то брат, не проживая по месту прописки, мог потерять жилплощадь. Тогда все очень непросто было с пропиской, поэтому я ждал, когда брат вернется из армии, чтобы со спокойным сердцем выписаться из Ташкента.

— За нарушение закона надо отвечать, — проговорил милиционер. — Сейчас наберем побольше ваших дружков и отправим.

— Куда? — сорвался с моих губ вопрос.

— В тюрьму, — ухмыльнулся страж порядка. — Не умеете по-хорошему, будем с вами по-плохому.

Так я попал в «Матросскую тишину».

В общей камере находилось человек сорок-пятьдесят. В первое мгновение мне почудилось, что я попал в баню — настолько душным и мглистым был воздух внутри. Мест на всех не хватало, многие спали на полу. Лязгнувшая за спиной тяжелая дверь поставила окончательную точку и загасила последнюю искру еще теплившейся в душе надежды на иной исход. Меня посадили в тюрьму.

Теперь нужно было держать себя в руках. С тюремными порядками я не был знаком, но слышал много историй. Карточный мир богат не только деньгами, но и людьми с поразительным жизненным опытом. Раньше я не думал, что встреча за карточным столом с людьми, отсидевшими срок, будет мне подспорьем: их рассказы о тюремных нравах оказались весьма полезной информацией. С первых же минут я повел себя уверенно, потому что карточные игроки высокого класса пользовались авторитетом, и уже через неделю освоился совсем. Это не значит, что чувствовал себя легко и вольготно, просто я преодолел барьер первого шока и не впал в уныние. Первое, что вспоминается мне сейчас о той тюрьме, это голод. Меня постоянно терзал голод. Для крепкого молодого организма, к тому же привыкшего к вкусной еде, тюремная пища была пыткой. Миска с жидкой кашей, кусок хлеба и два куска сахару, которые просовывали в камеру через «кормушку» — это даже гадостью назвать нельзя. Но плохая кормежка и ужасные бытовые условия — не самое плохое, к чему пришлось привыкнуть. Люди и отношения между ними — вот что важнее всего. Многие ломаются в тюрьме на первом шаге, потому что не понимают, когда и что можно сказать, с кем следует общаться, а кого надо сторониться. Мне удалось не только устоять, но и завоевать авторитет среди сокамерников.