Мария Грей - Мой отец генерал Деникин Страница 11

В 1889 году с дипломом об окончании лицея Антон покидает Лович, возвращается в Влоцлавск и объявляет своей матери, что записался волонтером в 1-й стрелковый полк, расквартированный в Плоцке. До последнего года только два типа школ выпускали офицеров. Военные школы, из которых выходили подпоручики, принимали только кадетов, то есть выпускников средних школ для сыновей офицеров. Юнкерские школы были открыты для всех, для поступления в них не требовалось никакого диплома, что портило их репутацию. Вышедшие из них офицеры могли надеяться только на службу в пехоте или кавалерии. Это не могло удовлетворить молодого человека, мечтающего стать артиллеристом. К счастью для него, только что был создан третий тип школы, в которую принимали только солдат вольноопределяющихся, имеющих диплом об окончании гимназии.

И вот Антон семнадцати с половиной лет живет последние три месяца в казарме в Плоцке. С октября он поступает в одну из новых офицерских школ, находящуюся в Киеве (другая была в Москве).

Девяносто волонтеров из-за отсутствия собственного жилья были расквартированы в юнкерской школе. У них — свои классы и свои преподаватели, но они делят комнаты вместе с юнкерами и ходят вместе с ними на учения. Крепости, в которой они живут, более ста лет. Толстые стены, выходящие на улицу стрельчатые окна, из узких бойниц видны зеленеющие берега Днепра. Время учений, занятий, отдыха и сна распределено точно по минутам. Не существует перегородок, закрывающих кровати, дверей, отделяющих отхожее место. У учащихся есть право только на один «выход» в город в неделю, которого могут лишить из-за плохих отметок или нарушений регламента. Антон принимает суровую дисциплину, ему удается победить в себе искушение выходить ночью на запрещенные прогулки, но он с готовностью дает свои простыни менее послушным друзьям, которые связывали простыни за концы и с их помощью достигали желанной земли и желанной свободы.

Большинство офицеров-воспитателей оказались несговорчивыми в том, что касалось регламента, однако некоторые, случалось, проявляли понимание. Однажды Антон, мучимый непреодолимым желанием пройтись по городу, выскользнул через большую дверь как только закончились уроки. Ему нужно было вернуться перед вечерней перекличкой и залезть через окно одной из учебных аудиторий. Предупрежденные товарищи должны были, услышав тихий стук, отвлечь офицера-надзирателя и увести его в коридор. Сначала появляются фуражка, шинель и штык, затем грешник, который садится на них так, чтобы их не было видно, и принимает самый невинный вид. Вернувшийся офицер видит, что он погружен в чтение. Теперь нужно пройти в комнату под испытующим взглядом капитана. Один из его друзей прячет на груди его фуражку, другой скрывает штык. Из трех компрометирующих предметов, являющихся доказательством запрещенной прогулки, остается одна шинель. Антон небрежно набрасывает ее на плечи. Капитан останавливает его:

— Что делает эта шинель на ваших плечах?

— Дело в том, господин капитан, что я чувствую, что у меня жар. Меня знобило весь день…

— Тогда прямо в лазарет! Вам измерят температуру.

— О! В этом нет необходимости, господин капитан, я уже чувствую себя гораздо лучше…

Капитан недоверчиво хмурит брови и, поколебавшись несколько минут, отпускает больного ученика, позволив ему выздоравливать самому. Он, конечно, вспомнил времена юности, когда тоже чувствовал «жар».

Французский генерал в отставке преподавал родной язык. Владея с детства двумя языками, Антон за семь лет учебы в лицее так и не смог одолеть этот третий язык. Один из его друзей, некто Нестеренко, напротив, владел им как родным. Генерал был близорук и плохой физиономист. Когда он вызывал «Деникин», а вставал Нестеренко, он не замечал обмана. Во время сочинения Деникин вызывается перевести вслух на французский текст Пушкина. Нестеренко начинает, как всегда, немного запинаясь на словах, имитируя плачевный акцент своего друга, чтобы получить не более 7 или 8 из 12 — оценки вполне достаточной и правдоподобной. Но увлеченный красотой текста, он забывает об акценте и находит очень точные слова. Удивленный генерал приближается и узнает его. Вызывается Деникин, который на этот раз встает сам.

— Идите оба для объяснений в кабинет директора.

Так как исключение было неминуемо, то товарищи стали просить:

— Будьте милосердны, Ваше превосходительство! Извините нас!

Сохраняя неумолимый вид, генерал берет обоих виноватых за руки и ведет к двери. Весь класс поддерживает:

— Извините их, Ваше превосходительство. Около двери генерал отпускает своих пленников.

— Хорошо, на этот раз я все забуду. Но чтобы этого больше не было. Вы, Деникин, должны приложить старание. Французский — очень красивый язык. Я уверен, что однажды вы пожалеете о том, что так плохо его знаете.

В 1926 году, когда мы уже были в изгнании, судьба привела нас во Францию, где мои родители прожили около двадцати лет. В течение этого времени мой отец предпочитал выражать свои мысли жестами, иногда акцентируя их двумя десятками слов, которые ему удавалось произносить вполне прилично. Зато он был чрезвычайно горд успехами своей дочери в языке, которым сам не смог овладеть.

Глубоко укоренившиеся юнкерские традиции, которые должны были принять вновь поступающие, основывались на двух фундаментальных понятиях: уважении к дисциплине и чувстве чести. Первое почти детально совпадало с точкой зрения военного командования, второе же часто с ней расходилось. Так, «возвращение из города» в состоянии более или менее сильного опьянения сурово наказывалось офицерами, но не противоречило правилам чести в восприятии учеников, так же как не был предосудительным обман в классе и на экзамене. Драки в городе, подвергавшиеся суровым санкциям со стороны директора, какими бы ни были их причины, единодушно одобрялись юнкерами, если речь шла об отмщении за обиду, нанесенную одному из них. Два преступления не прощались: донос и кража. В течение двух лет, проведенных в Киеве, Антон оказался свидетелем наказаний тех немногих молодых людей, которые были виновны в доносе. Но зато не было совершено ни одного воровства. Впрочем, что было воровать? Униформа и белье, такое же как у солдат, выдавались интендантом. Большинство юнкеров происходили из семей со скромным достатком. Многие довольствовались содержанием в 25 копеек в день (солдаты получали 15) и рассчитывали на великодушие более счастливых товарищей, которым помогали семьи, чтобы иметь возможность иной раз кутнуть в городе или просто приобрести табаку или зубную щетку. Пять рублей, которые Антон каждый месяц получал от своей матери, приходились ему более чем кстати.