Зоя Воскресенская - Под псевдонимом Ирина Страница 11

(Перед началом служебного дня было короткое совещание у руководства. Рассматривались оперативные вопросы. Мне посоветовали о вторжении фашистской Германии Нелидову не говорить.

— Вас, наверное, смущает мой вид, — спросила я Александра Сергеевича. — Не удивляйтесь, ночью проводила сынишку на летние каникулы, и мне очень грустно…

Июнь выдался жаркий, и если раньше на нашем высоком этаже окна на улицу были широко открыты, то теперь наглухо зашторены. Нелидов бросил многозначительный взгляд на плотно завешенные гардины, но спросить ничего не посмел.

Прошел месяц. 22 июля. Мы обсуждаем с Нелидовым концепцию генерала фон Секта — противника гитлеровского «Дранг нах Остен». Фон Сект считал, что война Германии против Советского Союза обречена на поражение даже в том случае, если бы германская армия захватила территорию до Урала. Нелидов с карандашом в руке принялся на листе бумаги объяснять, что растянутые немецкие коммуникации потребуют огромного количества войск для охраны мостов и других военных объектов, неимоверного расхода горючего, что связано с подвозом продовольствия, большого напряжения сил для подавления внутреннего сопротивления, которое в традициях русского народа. «До Урала дойдут — и все. Это закончится позиционной войной. В ней Германия захлебнется и потерпит позорное поражение», — утверждал генерал фон Сект, от которого постарались избавиться и направили его в Китай советником Чан Кайши.

Наш разговор с Нелидовым прервал размеренный бас радиодиктора: «Граждане, воздушная тревога!» Было ровно 10 вечера. Слова диктора поглощала доносившаяся до нас орудийная стрельба. Слышались мощные взрывы, дребезжали стекла. У Нелидова округлились глаза.

— Зоя Ивановна! — воскликнул он. — Стреляют не холостыми. Это война?

— Да, — ответила я. — Сегодня ровно месяц с ее начала. И Минск пал. Не на пятый, как значилось на картах, а на шестой день. Но это не меняет сути… Что ж, Александр Сергеевич, нам с вами придется закругляться и думать, что делать дальше.

За год с лишним общения с Нелидовым я его хорошо изучила, видела его искренность. В разговоре со мной он постоянно подчеркивал свою ответственность за прошлое: и в годы Гражданской войны, и будучи на службе у фашистской Германии.

— Знаете, — сказал он мне, — я готов понести наказание. Но не думайте, что буду просить о помиловании. Нет, такое не прощается. Даже за давностью лет. Я понимаю, что помилования не будет, меня должны прикончить. Надеюсь, расстреляют, не повесят.

В эту минуту за Нелидовым прибежал запыхавшийся конвоир.

— Прощайте, Зоя Ивановна, — сказал Нелидов упавшим голосом. — Все, что я сделал здесь, в этой комнате, этому можно верить. — Он перекрестился и отвесил низкий поклон…

Через день конвоир снова привел его ко мне. Один из оперуполномоченных явился с чемоданом. Я сказала Нелидову, чтобы он переоделся, и прошла к себе. Через некоторое время оперуполномоченный вошел ко мне в кабинет и доложил, что Нелидов плохо себя чувствует, рыдает и спрашивает, зачем перед смертью его так наряжают.

— Ай-яй-яй, Александр Сергеевич, — сказала я Нелидову. — Как можно так распустить нервишки. Они вам еще понадобятся. Я вас должна представить руководству.

И мы пошли с ним к начальнику отдела Павлу Матвеевичу. Разговор был короткий, и вскоре уже втроем мы были у заместителя начальника управления Павла Анатольевича Судоплатова. Затем все вместе у начальника управления Павла Михайловича Фитина. Нелидову предложили перебраться в Турцию, в страну, где он впервые появился два десятка лет назад, а теперь отправится туда в качестве нашего секретного сотрудника. Нелидов развел руками.

— Но прежде меня следует… — он чуть замялся, — подвергнуть… расстрелу…

Фитин сказал:

— Я спрашиваю вашего согласия на работу на нас в Турции. Турция, вы знаете, нейтральна.

— Как прикажете-с.

Я посмотрела на него с укором.

— Как прикажете, — повторил Нелидов.

— Готовьтесь. Вас переведут в гостиницу. Можете днем погулять по Москве, — распорядился Фитин.

Мы вернулись ко мне в кабинет. Александр Сергеевич спросил, почему ему представили всех руководителей разведки «Павлами».

— Это конспирация?

— Нет, действительно так их крестили… Ну, что ж, — добавила я, — а сейчас в «Арагви». Есть такой ресторан, где великолепно готовят шашлык «по-царски».

В ресторане почти все столики пустовали. Сидело лишь несколько офицеров. Я заказала обед. К шашлыку принесли сухое вино. Я приложила пальцы к своему бокалу:

— К сожалению, вина не пью, но говорят, это саперави— вино отличное.

— А вы, может, пригубите?

— Да, — сказала я и отпила маленький глоток, а он каким-то отрешенным взглядом посмотрел на свой бокал.

— Что же вы не пьете? — спросила я. — За успех нашего с вами предприятия!

— Простите, а мы можем поменяться бокалами?

Я поняла его. Решил, что ему дали вино с ядом. Я поменяла бокалы и пригубила.

Он выпил бокал и спросил:

— Когда же за мной придут?

— Но вам ведь зачитали решение о вашем освобождении.

— Но я-то хорошо все понимаю. О каком прощении может идти речь…

Закончив обед, я предложила:

— Хотите, я вам покажу нашу сельскохозяйственную выставку?

Машина шла по улице Горького. Витрины магазинов закладывались мешками с песком. Окна крест-накрест заклеивались белыми полосками. Вооруженные, милиционеры с противогазными сумками через плечо регулировали движение. Посредине улицы следовал целый поезд грузовых машин: эвакуировали музейные ценности.

Сельскохозяйственная выставка еще работала, хотя посетителей было мало, детей не видно совсем. Нелидов с интересом смотрел на хоровод бронзовых красавиц в национальных одеждах, окруживших центральный фонтан, на причудливые здания павильонов.

К вечеру я привезла его в гостиницу «Москва», где для него был заказан номер. На столе лежали свежие газеты, журналы, стоял его чемодан. Я пожелала ему хорошо отдохнуть, чтобы с завтрашнего дня начать готовиться к отъезду.

Но случилось так, что на меня нахлынули совершенно иные обязанности, уехать в не очень отдаленном будущем пришлось и мне, и по указанию руководства я передала Нелидова комиссару Василию Михайловичу Зарубину. Объяснила Нелидову, что уезжаю в командировку и передаю его в руки замечательному человеку, опытнейшему разведчику, моему большому другу…

Я возвратилась в Москву только в 1944 году и, естественно, поинтересовалась судьбой Нелидова. Узнала у Василия Михайловича, что Нелидов никак не мог прийти в себя после крутого поворота в его судьбе. Он давно считал себя обреченным на смерть, а тут неожиданно такое доверие… Он не в состоянии был понять, что же ему делать с дарованной свободой. У него не было семьи, друзей, он свыкся с мыслью, что жизнь его кончена…