Георг Брандес - Неизвестный Шекспир. Кто, если не он Страница 11

Даже заурядное знание человеческой природы должно подсказать, что союз его с деревенской девушкой, бывшей на восемь лет старше его, не мог удовлетворить его или наполнить его жизнь. Было бы, конечно, нелепо придавать цену автобиографических свидетельств, особенно же преднамеренных и сознательных, отрывочным репликам в его пьесах, но все же в драмах Шекспира встречается немало мест, как бы намекающих на то, что он уже вскоре стал считать свой брак юношеской глупостью.

Так, например, в «Двенадцатой ночи» есть следующий диалог:

Герцог .

Ну, какова ж

Твоя любезная?

Виола .

На вас похожа.

Герцог .

Не стоит же она тебя.

Как молода?

Виола .

Почти что ваших лет.

Герцог .

Стара!

Жена должна избрать себе постарше;

Тогда она прилепится к супругу

И будет царствовать в его груди.

Как мы себя, Цезарио, ни хвалим,

А наши склонности непостоянней,

Чем женщины любовь…

Так избери подругу помоложе,

А иначе любовь не устоит.

Ведь женщины, как розы:

Чуть расцвела Уж отцвела,

И милых нет цветов!

И это служит введением к прелестной песне шута о власти любви, песне, которую женщины поют за прялкой и за вязаньем, девушки – за плетением кружев, к самому прекрасному из лирических стихотворений Шекспира.

В других местах есть реплики, носящие как будто следы личной грусти при воспоминании об этом раннем браке и обстоятельствах, при которых он был заключен.

Например, эти слова Просперо в «Буре»:

Но если до того, пока обряд

Священником вполне не совершится,

Ты девственный развяжешь пояс ей,

То никогда с небес благословенье

На ваш союз с любовью не сойдет:

О, нет! Раздор, презренье с едким взором

И ненависть бесплодная тогда

Насыпят к вам на брачную постель

Негодных трав, столь едких и колючих,

Что оба вы соскочите с нее.

Две комедии из первого периода деятельности Шекспира представляют собой, как и следовало ожидать, подражание старым пьесам, отчасти переработку старых пьес. Сопоставляя их, поскольку это возможно, с этими старейшими произведениями, мы начинаем, между прочим, понимать, что хотелось высказать самому Шекспиру в это первое время его пребывания в Лондоне. Оказывается, что он живо чувствовал необходимость господства мужчины над женщиной и все беды, причиняемые женщинами строптивыми, неразумными или ревнивыми.

Его «Комедия ошибок» написана по образцу древней комедии Плавта «Menaechmi», или вернее, по образцу английской пьесы под тем же заглавием, вышедшей в 1580 г. и составленной, в свою очередь, не прямо по Плавту, а по итальянским переделкам древнего латинского фарса. К недоразумениям, происходящим вследствие того, что господа Антифолисы принимаются один за другого, Шекспир в своей комедии по примеру Плавта в «Амфитрионе» прибавил соответственное, мало правдоподобное смешение их слуг, точно так же носящих одно и то же имя и точно так же близнецов.

Но как будто субъективный тон звучит в этой пьесе, в тех местах ее, где подчеркивается контраст между двумя женскими образами, замужней сестрой, Адрианой, и незамужней, Люцианой. Вследствие той путаницы, к которой подает повод сходство между братьями, Адриана неистовствует против своего мужа и под конец готова сделать его несчастным на всю жизнь.

Она раздражена тем, что он не возвратился домой вовремя. Люциана отвечает:

Мужчина ведь властитель над своей

Свободою; его ж властитель – время,

И, времени послушный, он идет

Туда-сюда. Поэтому, сестрица,

Тревожиться не следует тебе.

Адриана .

Зачем же больше им, чем нам, дана свобода?

Люциана .

Да потому, что их дела такого рода.

Всегда вне дома.

Адриана .

Да, но если б он узнал,

Что я так действую, наверно б злиться стал.

Люциана .

О знай, что, как узда, тобой он управляет.

Адриана .

Зануздывать себя осел лишь позволяет.

Люциана .

Но волю буйную несчастье плетью бьет.

Все то, что видит глаз небесный, что живет

В морях и в воздухе; и на земле – все в рамки

Свои заключено; самцам покорны самки

Зверей, и рыб, и птиц, и этого всего

Властитель – человек, в ком больше божество

Себя явило. Он владыка над землею

И над бездонною пучиною морскою.

…………………………………………..

Он также властелин и над своей женою:

И потому должна ты быть его слугою.

В последнем действии пьесы Адриана в разговоре с игуменьей обвиняет своего мужа в том, что он питает любовь к другим женщинам:

Игуменья .

За это

Бранить его вам следовало.

Адриана .

О,

Я сколько раз бранила!

Игуменья .

Верно слишком Умеренно?

Адриана .

Насколько позволял Мой кроткий нрав

Игуменья .

Конечно, не при людях?

Адриана .

Нет, и при них.

Игуменья .

Не часто, может быть?

Адриана .

Мы ни о чем другом не говорили.

В постели я ему мешала спать

Упреками; от них и за столом

Не мог он есть; наедине лишь это

Служило мне предметом всех бесед;

При людях я на это намекала

Ему не раз; всегда твердила я,

Что низко он и гадко поступает.

Игуменья .

Вот отчего и помешался он.

Речь ядовитая жены ревнивой

Смертельный яд, смертельнее, чем зуб

Взбесившейся собаки. Нарушала

Ты сон его упреками – и вот

Бессонница расстроила рассудок.

Ты говоришь, что кушанья его

Укорами ты вечно приправляла;

Но при еде тревожной не варит,

Как следует желудок – и родится

От этого горячки страшный пыл.

Совершенно так же бросается в глаза заключительное место в шекспировской переработке старинной пьесы «Укрощение строптивой». По-видимому, он выполнил этот труд по заказу своих товарищей и отнесся к нему слегка. Язык и стих менее тщательно разработаны, чем в его других юношеских комедиях; но, если мы подробно сличим с подлинником шекспировскую пьесу, в заглавии которой строптивая женщина получила определенный член (the) вместо неопределенного (а), то, как ранее в трагедии, так теперь в комедии нам откроется возможность как нельзя лучше заглянуть во внутреннюю мастерскую поэта. Мало найдется примеров более поучительных, чем этот.

Многие, наверно, задавались вопросом, что имел в виду Шекспир, вставляя именно эту пьесу в рамку, знакомую нам по пьесе Гольберга «Jeppe paa Bjerget». Ответ будет тот, что он ровно ничего не имел при этом в виду. Он просто-напросто взял эту рамку из своего оригинала. Впрочем, он с начала до конца исправил, переделал, более того, создал заново старую пьесу, которая не только гораздо более неуклюжа и груба, чем шекспировская, но, при всей своей неуклюжести и детскости, лишена соли и силы.