Мэтью Бжезинский - Казино Москва: История о жадности и авантюрных приключениях на самой дикой границе капитализма Страница 11

Эти банкиры, обладавшие собственными частными армиями, авиакомпаниями, владевшие промышленными империями, средствами массовой информации и разветвленными разведывательными сетями, были известны как Группа семи, а затем просто как олигархи. Именно они стали истинными правителями России. Несмотря на то что они нередко по собственной инициативе забирались в государственную казну, сам факт присутствия этих людей в стране успокаивал Запад. В Белом доме и Уайтхолле все разговоры сводились к тому, что наличие группы бизнесменов, ответственных за Россию, является большим шагом в сторону от коммунистов, буйствовавших в Кремле почти целое столетие.

Так обстояли дела в России в конце 1996 года, когда Володя высадил меня перед моим новым домом – высоким строением элегантного и импозантного дизайна, стены которого были облицованы серой гранитной плиткой. Дом располагался недалеко от Красной площади, на величественной и вожделенной для всех улице Брюсова.

Имя знаменитого дореволюционного писателя улице вернули недавно (в советские времена она была названа в честь одного мелкого коммунистического чиновника). Чтобы попасть на эту улицу, нужно свернуть направо от Тверской, непосредственно перед зданием «Макдоналдса», напротив Главного почтамта, и проехать под большую арку сталинской эпохи, которая прорезает построенное по готическим мотивам здание. Улица была узкой, из-за близости к центру на ней всегда было многолюдно. Здесь проживала советская культурная элита, народные артисты, то есть те граждане, которым в знак признания их талантов были подарены большие квартиры-апартаменты, обычно предназначавшиеся только партийной элите.

Роберта сняла нашу «кремлевскую» квартиру у Наташи Бессмертновой – прима-балерины, чья фамилия означала «бессмертная», одной из величайших легенд в истории Большого театра. Говорили, что сам Брежнев был очарован ею и очень обеспокоен тем, что она может переметнуться на Запад, поэтому не разрешил ей выступать за рубежом. Бессмертнова была замужем за Михаилом Михайловичем Габовичем, тоже танцором Большого театра и современником Михаила Барышникова. В начале бедных девяностых годов эта звездная пара переехала из Москвы в Переделкино к себе на дачу, утопающую среди серебристых буков, о которых когда-то писал Борис Пастернак. Свою московскую квартиру, чтобы хоть как-то добавить средств к скудной пенсии по старости, они сдавали за небольшую плату внаем. Точнее, за четыре тысячи долларов в месяц, которые Михаил Михайлович просил Роберту перечислять на его счет в лондонском банке.

Балерины и счета в банках Британии? «Мерседесы» и сдача апартаментов внаем за четыре тысячи долларов в месяц? На фоне бедности в Украине все это было нелегко переварить.

Далее последовали еще большие сюрпризы. Наши апартаменты ничего общего не имели с тем, что мне довелось видеть в прежнем Советском Союзе. Отсутствовали висящие клочьями заплесневелые обои с красным узором, создающие впечатление, что вас погрузили в глубины ада. В окнах, в отличие от моей киевской лачуги, не было картонных вставок вместо стекол. Стены современной кухни были тщательно выложены кафелем. Здесь была даже посудомоечная машина, как пользоваться которой, я уже почти забыл. Антикварный «Бидермейер» из свилеватого клена сиял в гостиной. Там была еще масса отменных предметов, весящих сотни фунтов и, несомненно, стоящих десятки тысяч долларов, в том числе и массивное трапециевидное зеркало, в котором отражалась эта богатая обстановка. Михаил Михайлович с гордостью поведал Роберте, что комплект мебели для столовой был вывезен из Австрии после Второй мировой войны в качестве трофея одним из генералов, который позже перестал пользоваться расположением Сталина.

Чтобы помочь Роберте отметить мой приезд, наш благородный, с хорошими манерами хозяин квартиры пожаловал ей два доступных для немногих билета на балет в Большом театре.

Вечером следующего дня мы были в театре. Давали «Жизель», тот же балет, что мне довелось смотреть пять лет тому назад, во время первого приезда в Москву. В то время театр выглядел ветхим и запущенным. Из-за постоянно ведущихся реконструкций он со всех сторон был окружен грязными строительными лесами, скрывающими трещины на фасаде в стиле нового романского периода. С той поры ремонтные работы были завершены: чугунная литая колесница тщательно отреставрирована и установлена над портиком здания, и весь величественный фронтон был подсвечен уютным розовым светом. Зрители в зале также подверглись удивительной трансформации.

Исчезли седовласые американские пенсионеры в неизменных бермудских шортах и в туристских ботинках, щелкающие камерами туристы из Англии, а также чопорные московские мамаши, которые экономили на всем, чтобы их дочери смогли ознакомиться с лучшими образцами русской культуры. Теперь на их местах ряд за рядом сидели американские и британские банкиры, адвокаты и бухгалтеры в модных темных костюмах.

Те самые русские дочери, не могу не отметить, подросли во всех нужных местах. Уютно расположившись рядом с представителями зарубежных финансов, они стреляли одна в другую ревностными взглядами. Рядом с крепкими и тучными русскими бизнесменами сидели самые прекрасные женщины – их любовницы. С тонкими, как карандаш, фигурами, в плотно облегающей одежде, они походили на коварных хищных кошек. Эти дамы щеголяли сумками Фенди, из которых своими пальчиками с длинными накрашенными ногтями постоянно выдергивали крошечные сотовые телефоны.

Во время представления непрерывно щебетали, звонили и гудели мобильные телефоны. Приглушенные разговоры на различных языках отдавались эхом во всех уголках галереи. Теперь я понял, почему Михаил Михайлович сказал Роберте, что больше никогда не пойдет на балет. Я понял также и то, какие мучения в театре создает эта вульгарная демонстрация мобильных телефонов. В то же время казалось, что даже трепещущие на сцене мускулистые балерины были или слишком озабочены своими насущными проблемами, чтобы пожаловаться на шум и гвалт в зале, или уже давно поняли, что теперь настоящее шоу происходит именно в зале, а не на сцене.

После финального занавеса мы зашли в ресторан «Театро Медитерранео» напротив театра, чтобы перекусить. Ресторан находился рядом с казино, и охрана у дверей посмотрела на нас с подозрением, но, услышав американский английский, вздохнула с облегчением и пропустила нас. Посетители ресторана в большинстве были те же, что и в Большом театре, набор напитков выглядел примерно тем же, что и в лучших районах Манхэттена или Милана. Роберта заказала салат из пасты, а я выбрал чашку томатного супа. Один только мой суп стоил семнадцать долларов.