Бо Грёнбек - Ханс Кристиан Андерсен Страница 11

В лице Сибони Андерсен, безусловно, впервые встретился с южным темпераментом, который впоследствии превозносил, но в то время этот темперамент пугал его. Он дрожал от страха, когда Сибони набрасывался на певцов, а если ему самому приходилось петь гаммы, он так боялся строгого взгляда маэстро, что у него выступали слезы. «Нет бояться, ты!» — говорил тогда добродушный итальянец на своем смешном датском языке и, закончив урок, совал мальчику в руку пару скиллингов: «Wenig amüsieren!»[23] и улыбался ему.

Так прошли осень и зима. Научился ли Андерсен чему-нибудь за эти месяцы? Едва ли многому; неизвестно, на что рассчитывал Сибони при таком несовершенном и нерегулярном обучении. А когда настала весна, у мальчика начал ломаться голос, и Сибони объяснил, что он снова придет в норму не раньше, чем через несколько лет, и что он не может так долго держать Андерсена в своем доме. Это был тяжелый удар. Он означал, что Андерсену приходилось надолго распрощаться с мечтами о карьере.

Что же теперь? Он мог попробовать балет. Правда, Сибони (как и директор театра) сказал, что у Андерсена нет внешних данных, но на это он по-прежнему не обращал внимания. Хуже что теперь он больше не получал каждый день бесплатного гпитания; а 70 риксдалеров Вейсе подходили к концу. На что он будет жить? В трудную минуту он вспомнил, что у полковника Хёг-Гульдберга, его благодетеля из Оденсе, есть брат в Копенгагене Это был поэт Фредерик Хёг-Гульдберг, и, когда Андерсен посетил его, оказалось, что тот давно уже получил известие от брата и даже собрал 80 риксдалеров у друзей и знакомых.

Таким образом, Андерсен был на какое-то время материально обеспечен. Он спросил мадам Торгесен, не возьмется ли она его кормить. Да, она охотно согласилась, но это стоило 20 риксдалеров в месяц, и деньги следовало платить вперед! Он был поражен, потому что от Хёг-Гульдберга получал всего 10 риксдалеров в месяц. Может быть, она возьмет 16 вместо 20? Нет, она была неумолима. Она сказала, что собирается в город, и пусть он даст ответ, когда она вернется. 20 риксдалеров, ни больше ни меньше. Она ушла, оставив его в слезах. На стене висел портрет ее покойного мужа, и Андерсену показалось, что портрет смотрит на него очень приветливо, и тогда в своей детской простоте он попросил покойного, чтобы тот смягчил сердце жены; он увлажнил глаза портрета собственными слезами, чтобы тот лучше его понял. Такое удивительное использование средневековой магии, если верить «Сказке моей жизни», оказало свое действие, и хозяйка, вернувшись, снизила цену до 16 риксдалеров, которые предлагал Андерсен. Эта версия очень эффектна, но не соответствует действительности. В его первом жизнеописании 1832 года черным по белому написано, что она стояла на своем и только позволила ему платить два раза в месяц вместо одного. Вероятно, она просто нуждалась в наличных деньгах, а по красочным рассказам Андерсена о многочисленных великосветских знакомых у нее сложилось впечатление, что ему ничего не стоит достать денег.

Действительно, это ему удалось. Он снова обратился к Вейсе, и тот во второй раз устроил сбор пожертвований в его пользу. Кроме того, он напал на след одной молодой девушки, с которой вместе конфирмовался и которая в родном Оденсе всегда была с ним любезна. Теперь она жила у родственников в Копенгагене; Андерсен навестил ее и пожаловался на свою нужду. И здесь ему тоже посчастливилось найти нужных людей в нужный момент. Она не только помогла ему из своих карманных денег и обеспечила регулярную материальную поддержку со стороны своих друзей, но она также познакомила его с людьми, которые при других обстоятельствах не стали бы принимать у себя бедного мальчика. Дело в том, что она состояла в дальнем родстве с фру Кольбьёрнсен, вдовой известного со времен крестьянских реформ 1788 года Кр. Кольбьёрнсена{16}, и эта пожилая дама вскоре стала преданным другом Андерсена. Ее дочь была фрейлиной принцессы Каролины (старшей сестры Фредерика VI), и через нее Андерсена пригласили в замок Фредериксберг петь и декламировать. С фруктами и сластями в руках и с десятью риксдалерами в кармане, полученными от принцессы, он шел домой через парк, от счастья он начал петь и разговаривать с птицами, цветами и деревьями, и, только когда проходивший мимо конюх спросил его — не без основания, — не спятил ли он, Андерсен вернулся с небес на землю. В «Воспоминаниях» говорится, что, несмотря на свои неполные шестнадцать лет, он все еще был большим, наивным ребенком и — следует добавить — отличался необычным для датчанина темпераментом.

Теперь балет — ведь именно при помощи балета он собирался попасть в театр. Он пытался добиться приема у балетмейстера Бурнонвилля, но того не было в городе. Тогда он обратился к его заместителю, солисту балета Далену{17}. Тот был женат на актрисе Королевского театра, и эти доброжелательные люди сразу прониклись симпатией к чудаковатому мальчику и открыли для него двери своего дома. Благодаря Далену Андерсена приняли в балетную школу, хотя при неуклюжем телосложении у него, конечно, не было в балете никакого будущего.

Таким образом, Андерсен наконец обходным путем попал в театр. С лета 1820 года — чуть больше года спустя после приезда в город — он каждый день приходил в Придворный театр в Кристиансборге{18}, где помещались классы балетной школы (теперь там расположен Театральный музей), а вечером — в Королевский театр; он имел право входить в ложу танцовщиц кордебалета, где, как он сам пишет в «Воспоминаниях», ему иногда приходилось слышать странные вещи, «но моя душа была чиста», — добавляет он. Вскоре, начиная с 14 сентября, он стал появляться на сцене в качестве статиста. Великим днем стало 29 декабря, когда он и еще один ученик-танцовщик исполнили роли музыкантов в балете «Нина»{19}; разумеется, как и в памятный вечер в оденском театре, он был готов и одет в четыре часа дня, раньше всех остальных. В весеннем сезоне он дважды играл пажа в «Маскараде» Хольберга, а 12 апреля 1821 года можно было считать апогеем: его имя напечатали в афише! Дело в том, что он принял участие в «Армиде», большом и пышном балете, который сочинил Дален; двое исполнителей впоследствии прославились. Партию одного из амуров танцевала девятилетняя балерина фрекен Йоханна Петчер, как значилось в афише; и значилось неверно, потому что фамилия ее была Пэтгес — это была столь знаменитая в будущем Йоханна Луиза Хейберг{20}. Второй исполнитель был: «Тролль — господин Андерсен». Можно представить себе его восторг, когда он впервые увидел свое имя напечатанным. Он взял афишу в постель и перед сном без конца перечитывал ее.