Юрий Ленчевский - Сталинский СМЕРШ. Лучшие спецоперации военной контрразведки Страница 11

Баба в очереди:

— Раз дело касается родины, значит, все должны одинаково страдать.

— Ну да уж… Сейчас так получается, что каждый должен гадать насчет себя… Кому что удастся…

— Вы не уезжаете?

— Куда там! Сунулись на вокзал, а билетов уже не продают.

— Мой сын пешком пошел… Вскинул на плечи мешок с сухарями, расцеловался и пошел — куда глаза глядят…

— Октябрьскую революцию будем праздновать?

— Обязательно… вон, слышишь, немцы уже конфетов привезли, сейчас на Рогожской сбросили…

— Двум смертям не бывать…

— И где она стукнет, никогда не предугадаешь.

— Кому суждено…

— Смерть не страшна, а вот коли он начнет издеваться, дурость свою показывать…

— Все говорят: у немцев нет того, нет другого. А у нас, гляди-ка, народ мучается в очередях!

— Ну и шла бы ты, старая, к немцам, а еще лучше прямо к сатане на рога!

— Сечку дают?

— Дают, и на детские, и на взрослые.

— Становитесь в очередь! Нечего примазываться.

— Я и то стою!

— Граждане! Красноармейцам вне очереди по одному батону без карточек.

— Ну что ж, это правильно. Они жизнь отдают.

У баб в очереди установился такой неписаный закон: если кто во время стрельбы бежал из очереди — обратно его не пускать.

Дескать, пострадать, так всем вместе. А трус и индивидуалист (шкурник) пусть остается без картошки.

По улице двигаются грузовики с бойцами. Из рупора, зычно:

Ребята, не Москва ль за нами?Умрем же за Москву!

Тяжело молчать и тяжело говорить о том, что происходит. А происходят события огромнейшего исторического значения.

На нас обрушилась военная промышленность всей Европы, оказавшаяся в руках искуснейших организаторов.

А где английская помощь?

А может быть, английский империализм хочет задушить нас руками Гитлера, обессилить его и потом раздавить его самого? Разве это не логично, с точки зрения английских империалистов?

Весь мир знает, как тонко умеет «англичанка гадить» — эти слова пожилого, интеллигентного вида человека Сумцов услышал на улице. Задумался.

16 октября 1941 года в Москве началась невероятная паника. В город просочились немецкие агенты, которые начали распространять листовки: «Не бойтесь, мы никого трогать не будем, переходите к нам, вот вам пропуск» и так далее… Эти же листовки сбрасывались и с самолетов — ночами было примерно восемь-девять налетов. Одна бомба, в частности, угодила в здание ЦК партии, другая — в гараж НКВД…

Начальник Управления НКВД по Московской области Михаил Иванович Журавлев собрал весь руководящий аппарат в эти дни на оперативное совещание. Приехал Меркулов — заместитель министра внутренних дел. Выступил. Обрисовал все в довольно мрачных тонах: немцы уже рядом, уже на Сходне немецкая танковая разведка появилась, уже в Химкинском районе немцы устанавливают орудия. В общем, положение сложное, чтобы не сказать иначе… «Никто, конечно, Москву сдавать не собирается, — сказал Меркулов, — но мы должны быть готовы и к этому варианту…» Выступил Журавлев: «Мы должны встретить немца во всеоружии. Насколько хватит сил, будем отстаивать Москву». И это прозвучало как приказ для сотрудников московского управления.

А на улицах уже происходили страшные вещи — грабили магазины, на фронте уже были случаи, когда красноармейцы бросали оружие и, сбросив форму, бежали в тыл. И их надо было как-то задержать. А в это время уже начали подходить сибирские дивизии и разгружаться в зоне Москвы.

И тут прозвучал приказ Верховного Главнокомандующего. Журавлев зачитал его чекистам в кабинете — собрались все. «Распространителей паники, немецких агентов, сигнальщиков, бандитов, грабящих население и магазины, расстреливать без суда и следствия на месте…»

Нужно отметить положительную роль московских руководителей.

— До Журавлева, то есть где-то до июля 1941 г. (а он пришел к нам в августе 41-го), Управление НКВД по Московской области возглавлял Кубаткин Петр Николаевич. Это была светлейшая личность… Ужасно, но после войны его расстреляли по так называемому «ленинградскому делу», — вспоминали московские чекисты. — В те годы, когда Кубаткин работал в Москве, он наводил у нас порядок после всех этих ежовских дел, благодаря ему были изгнаны из нашего управления те, кого мы именовали «липачами», то есть сотрудники, которые в годы ежовщины фальсифицировали дела на честных людей, писали на них всевозможную «липу», добиваясь их незаконного осуждения. Да, память о бывшем пограничнике-чекисте Кубаткине у людей осталась светлой. И вот в Московское управление приходит Журавлев. Сразу стало ясно: с этим человеком работать можно. А ведь труд, который он брал на свои плечи, был колоссальный: он возглавлял всю оперативно-следственную работу по Москве и Московской области. Более того, все оперативные мероприятия, где бы они ни проводились — в центре Москвы или где-то на границе столичной области, — все непосредственно докладывалось ему и ему же подчинялось. Такая была тогда централизация… Это был человек, который работал с 10 часов утра и до 5–6 часов утра следующего дня. Пять часов на сон — это был его ежедневный отдых. Он и спал тут же, на работе, — в комнате рядом с кабинетом, на Лубянке, 14.

— На столе у Журавлева, как водится, было много телефонов… Часто ему звонил Берия, но он обычно реагировал на его звонки довольно безучастно, без особого интереса.

С Берия он мало считался, не говоря уж о каком-то рвении. Но стоило раздаться звонку от Щербакова[4], как он сразу «собирался» — такой звонок был как сигнал к действию. Очень он уважал Щербакова.

Журавлев решительный был человек. Смелый. И главное — высокопорядочный. И очень человечный. Кому-то надо помочь? Все знают: Журавлев никому отказать не может. Если это в его силах, обязательно сделает. Очень заботливый был человек… Если б таких оказалось побольше, история наша могла бы выглядеть несколько иначе, — рассказывал Сумцову один из подчиненных Журавлева.

Московское Управление НКВД играло важную роль. Фактически именно это управление должно было противостоять гитлеровцам. Это оно брало на себя главные контрразведывательные, а также другие функции, которые обычно осуществлял Центр, — а получилось так потому, что аппарат Наркомата внутренних дел уже эвакуировался из Москвы. А Управление осталось. И вся тяжесть практической работы падала именно на Журавлева и его аппарат.

20 октября ГКО ввел в Москве и прилегающих районах осадное положение. Войска ПВО Москвы вели упорную борьбу с авиацией противника. В октябре враг совершил на Москву 31 налет, в этих налетах участвовало 2 тысячи самолетов (из них было сбито 278), к городу прорвалось только 72 самолета. Это было трудное время. Тяжело было жителям Москвы, а на фронте было еще труднее. Враг понес значительные потери, но от захвата Москвы не отказался, решив во что бы то ни стало овладеть ею до начала зимы. Перевес сил был на стороне противника. На Москву была нацелена 51 дивизия, в том числе 13 танковых и моторизованных. «Но и мы решили не сдавать свои позиции. Стоять насмерть! — вспоминает Сумцов. — Войска фронтов получили приказ прочно удерживать занимаемые рубежи».