Илья Кормильцев - Достоверное описание жизни и превращений NAUTILUSa из POMPILIUSa Страница 11

Существует интересное свидетельство Ильи Кормильцева, человека непостороннего и, прямо скажем, неглупого: «Тогда начинался самый жуткий период в его жизни, пять или шесть лет ужаса. Он не бывал на репетициях, репетиции шли без него. Спал по восемнадцать часов в сутки, мучился, суицидировал и все прочее… С „после „Разлуки““ и до 91-го где-то года. У него были очень обостренные, незащищенные реакции. Слава идеалист большой по отношению к людям, так воспитан. Для него истинное лицо человека всегда открывалось с большой травмой. И о женщинах он как-то уж совсем хорошо тогда думал. Слава, очевидно, никогда всерьез не мечтал переустроить сей мир, а больше ориентировался на поиски в нем какой-то ниши, необитаемого острова или с друзьями, или с близкими людьми, с любимой женщиной. С которыми всего окружающего просто не будет…»

Уходил в прошлое еще только второй год эпохи «Наутилуса из Помпилиуса»…

Часть 4. С песней по ступенькам

1. Гастроли с барьерами

«Кто я?.. Где я?.. Куда я, куда?..»

Год 87-й начался символично: «Нау» в полном составе загремел в вытрезвитель. Часа на два. Тогда по директиве сверху ресторанам приходилось организовывать противоестественную для подобного рода заведений безалкогольную жизнь, отчего кабак под названием «Малахит» и бросился в пучину молодежной культуры. И большой весельчак Женя Горенбург затащил туда «Нау». После концерта в подвале, в подсобке начался междусобойчик… Тут пьяный в стельку сторож и настучал, что в кабаке происходит пьянка, что звучало глупо, однако приехала милиция, которая только что концерт охраняла, страшно обрадовалась и обвинила всех в «состоянии алкогольного опьянения». Им резонно возразили, что, мол, «вы, менты, сами все пьяные»… Те обиделись и пригрозили экспертизой, с целью производства которой предложили дышать в стакан. «Давайте нам по трубке, — потребовал Женя, врач по образованию, — туда будем дышать… В стакан уже надышали…»

Одновременно раскручивалось гастрольное колесо. «Нау», все еще числившийся в разряде «молодых», выступал в качестве разогревающей команды перед Егором Белкиным, в группе которого играли на басу да на гитаре, пахали по два отделения подряд, обтекая потом после своего выступления, бежали в гримерку переодеваться, перекрашиваться, так что публика во втором отделении их и признать-то не могла. Гастроли были смешные… Начало января — Казань, в столовой «Молодежного центра» наусов чуть-было не поколотили гопники, внешний вид не понравился; спасли два случайных милиционера. В Куйбышеве музыкантов атаковали толпы молоденьких шлюшек, школьниц лет по шестнадцать; еле отбились. Начало февраля — с «ЧайФом» в Перми, середина февраля — Брежнев, шесть концертов за день… Клинило крышу. В Брежневе вечером Илья растолкал Потапкина, сразу по приезде в гостиницу завалившегося спать, и попросил разбудить на самолет. Пробудившись, Алик решил, что Кормильцев являлся к нему во сне, а потому неясно, будить его наяву или нет. О чем Алик даже совещался с товарищами. Коллегиально решили, что присниться может всякое, а Илью разбудишь — горя не оберешься. Возвращался Кормильцев поездом и ругался страшно.

Фестиваль в Ижевске — тогда временно Устинове — проходил 22 марта в ДК с веселым названием «Металлист». К которому вечером стянулось весьма агрессивное воинство, состоявшее из пролетарского вида молодых мужиков, коим не то «металлисты» насолили, не то газет ребята начитались, а в те времена газеты прыщеватых и робких юнцов с побрякушками объявляли почему-то главными врагами пролетарского интернационализма и прочих совковых достояний. Так вот, мужики, которые так себя и называли: «Мужики,» — натурально прибыли бить зловредных металлистов, причем одного отловили и отлупили до бесчувственности. По одноименному ДК потянулся слух, будто бедный металлист скончался; как знать, быть может, так оно и было, мир праху его. А победительные мужики провели короткую и безрезультатную стычку с милицией, которая бороться с ними явно не собиралась, потому что в конце фестиваля сама довольно успешно спровоцировала драку с металлистами и здорово их поколотила, после чего перебазировались к служебному входу ДК, дабы искоренить первоисточник зла, то бишь металлистов-музыкантов. Организаторы заволновались, оповестили музыкантов всех до единого, чтобы после концерта собрались у центрального входа, дабы сто пятьдесят метров до гостиницы преодолеть коллективно и под охраной.

Так оно и вышло, если не считать Бутусова, у которого в те времена — да и после — все выходило наособицу. О предупреждении Слава просто забыл, переоделся, тщательно причесался, и, недоумевая по поводу отсутствия остальных, одиноко тронулся домой через служебный вход. Где и вляпался в толпу враждебных металлу мужиков.

— Металлист? — поинтересовались мужики и приготовились Славу бить.

— Я что, похож на металлиста? — искренне удивился Слава.

Мужики присмотрелись: очень интеллигентный юноша… И отпустили Славу с миром. Испугался он уже в гостинице.

2. Пленум невеселых композиторов

В начале марта по Свердловску прокатилась весть: приглашают в Питер с концертами, да не просто с концертами, а на выездной пленум Союза композиторов, где будут все советские махры от композиции, а играть придется чуть ли не с «Аквариумом». Впечатление новость произвела ошеломляющее, рок-н-ролльная жизнь была напрочь парализована, все с жаром обсуждали, ехать или не ехать. Общественность разломилась на сторонников — кто помоложе, и противников — кто постарше и поопытней. К слову сказать, те, кто постарше к тому времени были в общем-то без работы, но зато с жаром запугивали отчаянных храбрецов, которым как раз было, что показать.

Наусы оказались в эпицентре, поскольку выяснилось, что на собственно пленуме вкупе с Аквариумом выступать предстоит именно им. Сейчас уже трудно понять ту атмосферу, но это на самом деле было страшно. Тем более, что Дима и Слава не очень-то в себя верили, Кормильцев не верил никому вообще, а друзья и приятели не хотели в них верить… Пантыкин, к мнению которого всегда старались прислушиваться, на каждом углу агитировал против, а сущая сумятица в головах началась с приездом Майка: он сообщил, что на сцене ЛДМ выступать нельзя ни с Аквариумом, ни с прочими ленинградскими супергруппами, потому что «они вас сделают»… Атмосферу нагнетали все подряд, включая людей просто посторонних, и все подряд боялись. Правдами-неправдами пытались «отодвинуть» от поездки Шахрина, хотя никто не знал, зачем, собственно, его вместе с «ЧайФом» отодвигать… Бутусова Белкин «уговаривал» чистой водкой, ему почему-то страшно хотелось ехать, хотя сам боялся, быть может, сильнее прочих.