Звезды царской эстрады - Коллектив авторов Страница 11

Первое отделение

Жизнь. Любовь. Сцена. Воспоминания Баяна русской песни

Мемуары посвящаются моей жене Валентине Васильевне Лозовской

Юрий Морфесси

Из мемуаров Ю. Морфесси

Глава I

МОЙ ОТЕЦ И ЕГО ТРАГИЧЕСКАЯ СМЕРТЬ. Я С ВОСЬМИ ЛЕТ ЗАРАБАТЫВАЮ СВОЙ ХЛЕБ. БАТТИСТИНИ ОБО МНЕ И Я О БАТТИСТИНИ

Год жизни исполнился мне, когда отец и мать привезли меня из Афин в Одессу. Отец мой, Спиридон Морфесси, был талантливый и разносторонний дилетант. Обладая феноменальным голосом, он прекрасно пел, но никогда не выступал публично. Дилетантом был он и в адвокатуре. Дилетантом был и в журналистике. Так же дилетантски исполнял отец полудипломатические обязанности греческого вице-консула.

Юрий Морфесси. Одесса, начало XX века

Это любительство во всем было таким типичным для артистической натуры отца, натуры неусидчивой, буйной, тосковавшей по сильным ощущениям и, за отсутствием таковых, искавшей забвения от ленивых будней южного провинциального города в кутежах и загулах. Судьба, точно смилостивившись, послала ему не будничный конец. Он погиб трагически, погиб на море в такую бурю, когда гибли большие пароходы, а на суше с корнями выворачивались вековые деревья. Необходимо добавить: отец, как и я, не умел плавать, но с тою разницею между нами в данном случае, что я безумно люблю море, отец же его терпеть не мог. Прогулка под парусами, стоившая ему жизни, была едва ли не единственным за его жизнь «морским путешествием»… Когда это стряслось, мне шел девятый год.

…Капитан говорил, что последней фразой моего тонущего отца было:

– Господи, что ждет моего Юрия!..

…По рассказам матери, мы когда-то были очень богаты. Мы вели крупную торговлю хлебом и для перевозки его имели собственные пароходы. Случилось так, что мы в один день потеряли громадный груз хлеба и несколько пароходов и превратились почти в бедняков.

Давно я это слышал и в точности не могу объяснить всего происшедшего, но было это приблизительно так: в дни русско-турецкой войны из-за каких-то стратегических соображений нашей же русской артиллерией транспорты двух торговых фирм, Морфесси и Капари – это девичья фамилия моей матери, – были потоплены. Зачем это понадобилось? Для того ли, чтобы закрыть доступ турецким судам в какой-нибудь порт, для того ли, чтобы хлеб не достался неприятелю, – не могу сказать. Да и не это в конце концов важно, а важно то, что казна, обещавшая нам возместить убытки, таковых не возместила, а затем, во-вторых, как я уже сказал, всё наше богатство в один день пошло ко дну. Море не было к нам милостиво. Сначала оно отняло у нас средства к жизни, а спустя каких-нибудь двадцать лет отняло у меня отца…

Я с восьми лет начал зарабатывать хлеб тем же самым, чем и теперь, – своим голосом. Одновременно с моим поступлением в Одесское греческое коммерческое училище я был принят в хор училищной церкви. Это давало мне двенадцать рублей в месяц – в то время жалованье маленького чиновника. Но так как вместе с нашим церковным причтом я исполнял в частных домах разные требы, то мне в общем набегало около сорока рублей в месяц. Кое-где нам платили еще и натурой. Однажды я, изнемогая под бременем своей ноши, притащил целый мешок с булками, кренделями, сдобным тестом. Я был на седьмом небе. Мать пришла в ужас. Даже руками всплеснула:

– Этого только не хватало! Какой стыд! Точно мы нищие и у нас даже хлеба нет! Чтобы ты никогда не смел этого больше делать, Юра!…Мои детские развлечения? Цирк, фокусники, бродячий музей восковых фигур с неизменно «умирающей» Клеопатрой.

Одесский театр оперы и балета

…Всё по порядку вызывать на экране прошлого не хватило бы ни терпенья, ни памяти, ни места. Да и скучно это было бы не только для читателя, а и самому автору. Поэтому без хронологии и без внешней связи, то забегая вперед, то возвращаясь назад, буду писать о том и о тех, что встало перед глазами, чьи образы вспыхнули ярче…

…Каждое воскресенье начиналось для меня строго и важно, и я находил торжественную поэзию, вставая в три часа утра, чтобы петь у ранней обедни. Глубокая тишина, кругом всё спит, я встаю, умываюсь, чищу свою ученическую форму и стараюсь, чтобы всё, и блуза, и поясок, и фуражка, было пригнано с гимназической щеголеватостью. Я шел в церковь зимою среди холодного мрака, летом под лучами восходящего солнца, чувствуя себя далеко не последней фигурой в нашем училищном хоре. Мой дискант, как-то сразу перешедший в густой и сочный баритон, свободно покрывал весь хор из пятидесяти человек. В нашем маленьком мирке я был центром внимания, со мной считались, мне прочили блестящую карьеру.

Учителя, те прямо советовали: зачем тебе наука, Морфесси? Поступишь в театр, а жизнь тебя научит всему остальному. Меня и самого тянуло в театр…Я копил деньги, чтобы с верхних ярусов галерки слушать оперетту и часто приезжавшую к нам итальянскую оперу. Одесса была очень музыкальным городом, и кто только из итальянских звезд не гастролировал у нас: Марчелла Зембрих, Мазини, Таманьо, Джиральдони и многие другие и, конечно, божественный Баттистини.

Помню знакомство мое с Баттистини. Знакомство – это слишком громко, даже кощунственно. С благоговейным трепетом переступил я порог апартамента «Лондонской гостиницы», занимаемого королем баритонов. Еще бы не трепетать! Великий артист, обвеянный и заласканный мировой славой. Его биография была мне известна. Я знал, что, не в пример другим итальянским певцам, Баттистини был из аристократической семьи и в молодости служил в гвардии своего короля. Знал я также, что многие венценосцы Европы, и в том числе наш император, с особенной благосклонностью относились к нему именно за то, что, будучи великим певцом, он одновременно был и человеком высшего общества.

После всего этого понятен мой трепет шестнадцатилетнего провинциального юноши. Но первое же впечатление рассеяло все мои страхи. Баттистини был обворожительно прост со мною. Царственная простота, обезоруживающая и покоряющая. Но что-то величественное было в его манерах. Много лет спустя, вспомнив эту встречу, уже после того, как я попал в Петербург и сам увидел большой свет, я понял простоту обхождения Баттистини.

…С пленительной улыбкой, расправив фалды чудеснейшей визитки – я такой никогда до этого не видел, – Баттистини подсел к роялю, взял ноту и обратился ко мне по-французски:

– Повторите!..

Я, успевший наслушаться Баттистини