Ямвлих - О Пифагоровой жизни Страница 11

(65) Когда его ученики вечером засыпали, он освобождал их от дневных волнений и впечатлений, очищал смятенный ум, и они спали спокойно и хорошо, их сны становились вещими. Когда они просыпались, он освобождал их от сонного оцепенения, расслабленности и вялости особыми напевами и простыми мелодиями, исполняемыми на лире, либо сопровождая игру на лире пением. Но для самого себя он не предназначал и не устраивал такой процедуры с помощью инструментов или голоса, но, используя некую невыразимую и трудно постижимую божественную способность, напрягал слух и вперял ум в высшие созвучия космоса. Он один, по его словам, слышал и понимал всеобщую гармонию и созвучие сфер и движущихся по ним светил[63], которые издают пение более насыщенное и полнозвучное, чем любые смертные, происходящее от движения и обращения светил, мелодичного и прекрасного в своем разнообразии, и это движение слагается из их неодинаковых и разнообразных шумов, скоростей, величин и констелляций, которые расставлены в некой исключительно музыкальной пропорции.

(66) Вдохновляясь этим движением, утвердившись в своих принципах и, если так можно выразиться, укрепив свое тело, он задумал открыть ученикам, насколько возможно, подобия этих звуков, воспроизводя их инструментами или одним пением. Он думал, что ему одному на земле понятны и слышны космические звуки, и от этого природного источника и корня он считал себя способным учиться и учить других и уподобиться небесным существам соответственно стремлению и способности подражания, поскольку он один был так счастливо наделен породившим его божественным началом. Он верил, что другим людям достаточно смотреть на него и от этого получать пользу и исправляться от его дара посредством образом и знаков, если они не способны правильно воспринимать первичные и чистые первообразы.[64]

(67) Он придумал все это точно так же, как мы для тех, кто не может прямо смотреть на солнце из-за слишком яркого света его лучей, придумываем показывать затмение солнца через толщу воды или через расплавленную смолу или с помощью темного зеркала, щадя слабость зрения этих людей и изобретая возможность равносильного восприятия для тех, кто должен довольствоваться им, даже если оно и не достоверно. Эмпедокл, как представляется, намекает на Пифагора, на его исключительные способности, данные от бога и превышающие обычные человеческие, когда говорит:

Жил среди них некий муж, умудренный безмернымпознаньем,Подлинно мыслей высоких владевший сокровищемценным,В разных искусствах премудрых свой ум глубокоизощривший,Ибо как скоро всю силу ума напрягал он к познанью,То без труда созерцал любое, что есть и что было,За десять или за двадцать провидя людских поколений.[65]

Слова «безмерное познание», «созерцал любое, что есть и что было», «сокровище мыслей высоких» и тому подобные выразительно указывают на исключительную остроту зрения, слуха и ума Пифагора, превосходящую способности других людей.

ГЛАВА XVI

(68) Итак, вот какое воспитание душ он осуществлял посредством музыки[66]. Другое очищение разума и одновременно всей души он осуществлял всевозможными средствами следующим образом. Он считал, что усилия, направленные на познание и ученые занятия, следует рассматривать как благородные, а в отношении свойственной всем от природы невоздержанности и жадности он определял и испытания, и разнообразные способы сдерживания и подавления их, действующие огнем и железом, которые дурной человек не способен ни выдержать, ни стерпеть. Кроме того, он проповедовал среди учеников воздержание от любого мяса живых существ, а также от некоторых видов пищи, препятствующих бодрости и чистоте ума. Он требовал сдержанности и полного молчания, которые в течение многих лет помогали ему мастерски владеть речью, и напряженного и неустанного исследования и повторения сложнейших положений.

(69) Поэтому он призывал к отказу от вина, к умеренности в пище и сне, к неподдельному презрению и отвращению к славе, богатству и подобным вещам, к непритворному уважению старших, а в отношениях со сверстниками — к искренней близости и благожелательности, к внимательному участию и поддержке младших без чувства зависти и к согласию всех со всеми: богов с людьми — через благочестие и умелое им служение, основоположений — друг с другом, и вообще души с телом и разумной ее части с неразумными[67]— через философию и согласное с ней умозрение, людей — друг с другом: сограждан — через разумное соблюдение законов, иноплеменников — через соблюдение естественного права, мужа с женой или братьев с домочадцами — через неиспорченный дух единения, — одним словом, к дружескому согласию всех со всеми и, более того, с неразумными животными — через справедливость, природную взаимосвязь и обходительность, и к согласию смертного тела с самим собой путем умиротворения и примирения скрытых в нем противоборствующих сил — через здоровье и способствующие здоровью образ жизни и благоразумие в подражание согласию космических элементов[68].

(70) Все это вместе, взятое как единое целое, называется одним словом «дружба», и, по общему признанию, первым, кто придумал это и ввел в употребление, был Пифагор. И исключительно благодаря ему окружающие его ученики во сне и наяву имели полезное общение с богами, чего не может происходить с душой, замутненной гневом или искаженной печалью, наслаждением или какой-нибудь другой постыдной страстью или такой тяжелейшей, клянусь Зевсом, и самой нечестивой из всех этих страстей — невежеством! От всех этих страстей он с величайшим искусством излечивал и очищал душу, воспламенял и поддерживал в ней божественное начало и переводил божественный взгляд души на умопостигаемые предметы, ибо, согласно Платону[69], это орудие ее спасения лучше, чем десятки тысяч телесных очей. Ибо только этому пристальному взгляду, которому придает силы ясность его членения, открывается истина относительно всего существующего.

Учитывая это, он производил очищение ума, и таковы были у него принципы воспитания, и именно на это он обращал внимание.

ГЛАВА XVII

(71) Вот как он подготовился к воспитанию учеников. И когда молодые люди приходили к нему и выражали желание учиться у него, он соглашался не сразу, но лишь после того, как устраивал им проверку и испытание и прежде всего спрашивал, как они себя ведут с родителями и остальными родственниками. Затем он смотрел, смеются ли они не вовремя, или молчат, или слишком много разговаривают. Он также рассматривал некоторые их стремления, знакомых, с которыми они общались, и их отношения с этими знакомыми, и чем они большей частью занимались днем, и почему им случалось радоваться или огорчаться. Кроме того, он наблюдал их внешний вид, и походку, и все телодвижения в целом. Изучая черты, которые были выражением их характера, он принимал внешние проявления за признаки скрытого в душе нрава.