Лев Успенский - За языком до Киева Страница 11

Очевидно, мало для расшифровки топонимов в местах народных передвижений, там, где изменялись границы государств и языков, знать хорошо один смежный язык, необходимо знать отлично и другой, соседний. Надо обладать еще сметкой и догадкой, чтобы сообразить, какие именно причудливые гибриды могут образоваться с течением времени на их стыках.

На протяжении моей книги я буду множество раз призывать к топонимической этимологической осторожности: никакую теоретическую работу нельзя вести, не обладая этим ценнейшим свойством.

Сейчас, по-прежнему думая об улице Заячья Роща, я думаю об особом виде осторожности: тоже топонимической, но несколько иного рода.

Осторожность, конечно, нужна при разгадывании значения и происхождения географических имен. Мы с вами будем иметь случай познакомиться с великим множеством названий мест, по поводу которых учеными (не профанами!) предложено не одно-два, а три, десять различных решений. Каждое из них имеет свои положительные стороны, по поводу каждого можно подобрать немало доводов в пользу и — увы! — не меньше против.

Простой пример. Писатель Солоухин в книге «Владимирские проселки» влюбленным взглядом рассматривает названия деревень, нанесенные на карту Владимирской области.

Среди них он упоминает имя СОБОЛЯТА. Он приводит его, говоря о свидетельствах карты по поводу тех зверей, которые водились некогда в его родных местах, и считает, что раз имеется деревня Соболята, значит, там, где она издревле стоит, жили некогда соболя. Правдоподобно, а?

Но вот в одном из номеров «Огонька» появился очерк, посвященный пространствам на границе Брянской и Тульской областей. В этом очерке упоминалась деревушка ХОРЬКОВО или ХОРЕВО. Рассуждая по точной аналогии, каждый имеет право заключить, что перед нами прямой свидетель простого факта: место когда-то изобиловало хорьками.

Однако автор очерка, совершенно не имея в виду топонимику и ее интересы, между прочим сообщил, что в этой лесной деревушке не так давно скончалась последняя внучка тургеневского Хоря, героя знаменитого рассказа «Хорь и Калиныч».

И все меняется. Становится ясным, что название появилось потому, что лесную выселку когда-то основал справный мужик помещика Полутыкина, могучий Хорь, с его лбом Сократа и крепкой сметкой хлебороба. Может быть, его самого прозвали Хорем именно за мысль поселиться на диких лесных росчистях, на пнях, «что твой хорь». Но место, где он осел, получило название явно по своему первому поселенцу. И сохранило его, как видите, в течение целого столетия.

Теперь, пожалуй, становится ясно, что Солоухин, давая поэтический образ карты-собеседницы о далеком прошлом русской земли, был прав как мастер слова, но как топонимист допустил некоторую неосторожность.

В определенных частях России рядом с именами мест на «-во», на «-ино», на «-иха» (АНЦИНОРИХА, ШАНТИЛИХА), на «-ичи» (БАРАНОВИЧИ, ШАБУНИЧИ) попадается группа названий мест на «-ята», «-ата». Чаще всего суффикс этот примыкает к имени мужскому личному: СТЕПАНЯТА, ОВЕРЯТА (от Аверкий), ФИЛЯТА (от Филипп). Но нередко он присоединяется и к слову вообще, в частности к названию того или иного животного. Во всех случаях это означает только одно: на месте, так названном, поселился некогда основатель поселка и рода, и его имя — или его прозвище — отражено теперь в названии места. Если оно Степанята, родоначальника звали Степан. Если оно Филята, имя ему было Филя, Филимон. Ежели Соболята, то оно является как бы подписью, оставленной на карте старым дедом Соболем, одним из тех бесчисленных дедов с таким прозвищем, от которых пошли и часто встречающиеся граждане по фамилии Соболевы и множество мест с самыми различными суффиксами (СОБОЛЕВО, СОБОЛЕВА, СОБОЛИХИНО, СОБОЛЕВИЧИ, СОБОЛЯТА), но с неизменной основой «Соболь», хранящей память о прозвище первого человека, осевшего тут на землю, или долголетнего собственника угодья.

А что же, неужели живой пушистый зверек соболь решительно не мог оказаться «крестным отцом», как говорят ученые, «эпонимом» ни одного географического объекта?

Отчего же нет? Но больше шансов, что такое имя имело бы несколько иную форму, было бы произведено от той же основы, но другим суффиксом. Вот если вы встретите имя СОБОЛИНАЯ ПАДЬ или просто деревню СОБОЛИНАЯ, село СОБОЛЬЕ, много вероятней, что это значит «богатые соболями». Деревня ЗАЯЧЬЯ, вероятно, означает какую-то связь с длинноухим прыгуном. Деревня ЗАЙЦЕВО — место, принадлежащее Ивану или Петру по прозвищу «Заяц». Сами прислушайтесь: мы не любим суффикс «-ев» соотносить с кем-либо, кроме людей. Мы не скажем «Зайцевы уши», скажем «заячьи». Мы не назовем участок леса лосевым, а лосиным — охотно. ЛОСИНООСТРОВСКАЯ значит — расположенная у лосиного острова, участка леса, богатого лосями…

Осторожность необходима топонимисту-теоретику, когда он изучает готовые, доставшиеся нам от предков имена. Я в дальнейшем сто раз призову вас к ней.

Но другая, не меньшая осторожность нужна тому, кто занят топонимической практикой, активным наименованием и переименованием мест — поселков, улиц, лесов и озер.

Я уже не говорю о том, что страсть переименовывать вырастает порою в какую-то болезненную и бессмысленную манию. Как-то в «Литературной газете» я наткнулся на горестное воззвание профессора Е. Величко, живущего в Краснодаре:

«…Была у нас в свое время улица ГИМНАЗИЧЕСКАЯ. Переименовали ее в РАБФАКОВСКУЮ. Ну что ж, вроде бы неплохо! Ан нет! Прошло два-три года, и решили наши „отцы города“, что и это название устарело. Назвали улицу именем ХАКУРАТЕ. Прошло еще несколько лет. Переименовали теперь эту улицу в КОММУНИСТИЧЕСКУЮ… Живет человек безвыездно в одной и той же квартире, а адрес меняется каждые два-три года…»

Разумеется, чрезвычайная нелепость, и странно, что такая практика до сих пор у нас не запрещена строжайше.

Но я пока что думаю о другом…

Я думаю вот о чем. У русского народа издавна сложилась сложная и разветвленная система топонимических обозначений. Она складывалась, как все складывается в языке, медленно и неуклонно, не подчиняясь воздействию индивидуальных фантазий и причуд, как течет река. И, как река, она получила свою могучую инерцию.

Благодаря этой системе и ее инерции в подавляющем большинстве типических случаев мы узнаем топонимы, отличаем их, даже слыша впервые, от других словесных и именных категорий.

Вам говорят: ИВАНЬКОВО, или КОНЦЫ, или БРАТСК, или ТВЕРСКАЯ-ЯМСКАЯ, и вы без особого труда соображаете, что перед вами названия мест — деревень, городков, улиц. В то же время вы никак не подумаете, что Иваньково — название улицы. Вам в голову не придет, что БАССЕЙНАЯ может быть названием озера или города.