Генрих фон Лохаузен - Верхом за Россию Страница 11

Все же, в конце концов, это не он разорвал единство. Ирония истории даже допустила, что — точно через крест — мы приняли римскую императорскую традицию, французы, напротив, — германскую традицию франкских королей. Что здесь разбило единство, было политикой внуков Карла, абсурд каролингских разделений. Три раза был шанс преодолеть раскол. И три раза он был использован без толку. Сначала при Людовике XIV. Из-за грабежа Страсбурга он легкомысленно упустил римскую корону. Став недоверчивыми, курфюрсты выбрали не его, а Габсбурга.

Следующий шанс представился Наполеону. В 1806 году у империи больше не было императора, в 1810 году он получил Марию-Луизу. Но все же он оставался императором только «французов». Наконец, в 1870 году. Тогда пришел черед Пруссии — Бонапарты свергнуты, Габсбурги побеждены, Бурбоны вне их страны; как раз момент для большого жеста: немецкая граница по Атлантике, французская по Мемелю, и никакой границы между ними, ни на Рейне, ни на гребне Вогез, и никакой немецкой империи, а франкская империя! Но время и народы не были еще готовы к этому. Это было одновременно и слишком поздно, и слишком рано.

Склоним ли мы французов на свою сторону на этот раз? Это зависит только от нас. Лондон, во всяком случае, сделал для этого все, что мог: Дюнкерк, Дакар, Мерс-эль-Кебир. Три опасных дела, горячее железо. Мы должны были только ковать его. Все предали Францию, только не мы, ее противник. Нужно было лишь одно слово, и они были бы на нашей стороне. Я испытал это, я мог слышать, как они говорили, что их обманули. Немцы были бы «совсем другие». «Нужно было сразу идти вместе с ними». Судьба протянула нам палец, мы действительно могли обезоружить их на этот раз, обезоружить широтой натуры. Мы должны были оставить им их гордость и их шпаги, должны были рассеять все их опасения и превзойти все их ожидания. Нам нужно было только объяснять: «Вы не побежденные, а мы — не победители. Мы оба — жертвы одной и той же недоброжелательной политики. Нашей дружбы не хотят. Ваше поражение — это ваша вина не в большей степени, в какой наш успех является нашей заслугой, наша борьба является недоразумением, была недоразумением с давних пор». Нужно создать Францию, которая прикрывает нам спину. Сегодня и навсегда.

Для чего я рассказываю все это? Потому что Франция — это наш пробный камень. Это была генеральная репетиция для нашего проекта. Мы никогда не должны забывать: гордость облагораживает побежденного, великодушие победителя. Горе нам, если мы забудем об этом здесь, так как Россию — как говорят — можно завоевать только с русскими. Нашей собственной силы хватит нам еще для следующей битвы, вероятно, также еще для одной битвы после этой, но дальше поведет нас только то, что мы должны не отнимать у народов перед нами, а давать им. Если мы до сих пор не дали им понять, что мы ворвались сюда как их освободители, не как их угнетатели, как служители их страны, не как ее тираны, если мы действительно не разъясним им это, не сделаем действительно очевидным, то мы не выиграем эту войну. Тогда мы также не останемся и здесь. До сих пор это зависело от нашего оружия; но скоро, уже очень скоро, это будет зависеть только лишь от нашего знамени, знамени права на самоопределения. Если оно объявит этим народам то, чего они ожидают, тогда не мы будем нести это знамя, тогда оно будет нести нас!

Нет, мы пришли повторять не галльский эксперимент Цезаря, а персидский эксперимент Александра Македонского. Александр не прогнал никого, кроме великого царя. Он никого не вытеснил из его родины, не навязывал никому греческих богов или даже только греческий язык. Он сделал дочь побежденного врага царицей в захваченной стране как в ее собственной, и оставлял все народы теми, кем они были, никого не ставил над ними, и сделал их всех вследствие этого своими приверженцами. Отныне это было их гордостью принадлежать к греческому миру. Позже даже римляне не смогли превзойти его. Через семьсот лет после Александра они по собственному почину перенесли их столицу из Рима в Византий. Из Римской империи сделалась греческая. Собственно же римская погибла на западе, но греческая-то продержалась еще целое тысячелетие! Тот, кто женит народы друг на друге, смотрит дальше, чем тот, кто только покоряет их. Потому нечего и думать, чтобы из всей России сделать Германию! Мы никак не сможем сделать это. Но пронести Европу от Атлантики до Тихого океана, это мы смогли бы. И разве этого недостаточно?

Беседа прекратилась. Колодцы маленькой, чистой деревни справа от дороги приглашали лошадей напиться, а тем самым и к отдыху. Несколько домов тянулись за низкий холм. Офицер, ехавший в центре, поскакал мимо них к большой раскидистой липе. Она затеняла дом, и старый, но большой и статный мужчина в белой русской рубашке как раз исчез там. Другой слева оттуда и несколько ближе сидел перед дверью дома поменьше на скамье на солнце. Когда чужой всадник в чужой форме приблизился, остановился недалеко от него и осмотрелся, старик в ответ на произнесенное в его адрес по-русски приветствие подошел к лошади, безмолвно склонил голову к стремени необычного гостя и коснулся лбом носка находящегося в стремени сапога. Вероятно, он вовсе не казался ему необычным. Вероятно, он считал его курьером царя.

Иностранец сидел спокойно, пока старик снова не поднял голову. При этом он видел, что на него смотрят голубые светящиеся глаза на его окаймленном белым лице, и он вспомнил, что там, где они оба находились, когда-то была страна готов, прежде чем начавшие Великое переселение народов гунны не прогнали их на запад. Нужно было бы суметь отменить Великое переселение народов, вернуть все назад, такой была его странная мысль, и с нею он вернулся назад к своему подразделению.

— Все же то классическое переселение тогда, полторы тысячи лет назад, было дорогой в тупик, — говорил он, когда они скакали во второй половине дня, — дорогой из ширины в узость, в становящийся все более узким клин между Атлантикой и Средиземным морем. Пространство же, настоящее пространство, было только по ту сторону стран, из которых эти народы прибыли первоначально, далеко в их тылу. Таким образом почти все выросшие из того переселения государства тоже росли назад в этом направлении: Испания в Неаполь, Милан и Нидерланды, Венеция к Ближнему Востоку, Франция до Рейна и Альп, Дания через Скандинавию, Швеция через Балтийское море в Прибалтику, Богемия в Силезию, Австрия в Венгрию, Венгрия в Трансильва-нию, Германия в целом в будущую марку (Бранденбург) и в Померанию, эти марки снова в Пруссию и за этим в Польское королевство до вглубь в Россию и в Украину; и, наконец, Россия даже до Тихого океана.