Мириам Анисимов - Ромен Гари, хамелеон Страница 11

5

Это замечательно — иметь свою легенду.

Роман разделял страсть своей матери к кино. Из всех отцов, которых выдумал себе Гари, самым презентабельным был, без сомнения, знаменитый актер немого кино Иван Мозжухин, о котором говорили, что он похож на черкеса. Но кавказцем Мозжухин был только в фильме «Белый дьявол»{90}, для которого его пришлось соответствующим образом загримировать. По-видимому, именно кинематографическая встреча Мозжухина с черкесами вдохновила Гари на фантастическую версию собственного происхождения, согласно которой Гари появился на свет благодаря свиданию знаменитого русского актера и Мины Овчинской в Париже, при обстоятельствах столь же невероятных, сколь загадочных. Иногда Гари подкрашивал себе усы черным карандашом, чтобы походить на Мозжухина и чувствовать себя человеком, который существует только в его воображении. Мина Касев, несомненно, была увлечена миром кино и особенно Иваном Мозжухиным, фильмы с которым она смотрела в Вильно в кинотеатре «Гелиос».

Иван Мозжухин, воображаемый отец Ромена Гари.

Collection Diego Gary D. R.

В виде на жительство, выданном Мозжухину в 1936 году в Париже, указано, что он родился в селе Кондоль Пензенской губернии, в Среднем Поволжье, примерно в 250 км к западу от Волги. Согласно описанию, у него была самая обычная внешность: рост средний, волосы светлые, лицо овальное, нос прямой.

В 1913 году, когда был зачат Роман, Мина жила в Вильно вместе с мужем Арье-Лейбом и тестем меховщиком Мордехаем-Шломо, тогда как Иван Мозжухин в это время находился в России на съемках фильма «Домик в Коломне», поставленного режиссером П. Чардыниным{91}.

Но Гари был не из тех, кто смиряется с действительностью, как он сам пишет в «Обещании на рассвете»{92}:

На меня со всех сторон наступала безжалостная действительность, меня отовсюду теснили, я поминутно расшибал себе лоб, а потому постепенно приобрел привычку искать убежище в воображаемом мире, где в образе своих персонажей проживал жизнь, наполненную смыслом, справедливостью и состраданием.

Однажды на Каннском фестивале 1962 года, где Ромен Гари был в составе жюри, он встретил писателя Мишеля Мора, который только что вышел с просмотра восстановленного «Мишеля Строгова» с Мозжухиным в главной роли. «Голубчик, — воскликнул Мор, — вы даже не представляете, до чего вы на него похожи!» Гари поглядел на собеседника с довольным видом и шепотом, как будто это был секрет первостепенной важности, ответил: «Ну да, разумеется, я же его сын…» Увидев, какое впечатление произвели на Мора эти слова, он продолжил: «Я не рассказываю об этом первому попавшемуся, но если уж кто-то сам спросит, я, конечно, не отрицаю»{93}.

В «Обещании на рассвете» Ромен Гари вспоминает толстую стопку писем Мозжухина, которые мать якобы хранила в секретной шкатулке, словно героиня сентиментального романа. Но дело в том, что Мозжухин никогда не писал писем, однако был человеком предельно аккуратным и хранил каждую бумажку. После его смерти все документы перевезла в Москву его невестка, вернувшаяся в СССР, и в блокнотах Мозжухина нет ни единого упоминания о Мине Касев, Мине Овчинской или Нине Борисовской — последнее имя Мина Овчинская якобы взяла в качестве сценического псевдонима, когда жила в Вильно, Варшаве, Ницце или в Москве.

Возможно, Гари позаимствовал это имя из «Княжеских ночей», книги своего друга Жозефа Кесселя, которым он восхищался и на которого хотел походить. Одну из героинь этой мелодраматической истории зовут Елена Борисовна. Действие разворачивается в среде русских эмигрантов, бежавших в двадцатые годы в Париж. Кроме того, Роман Касев утверждал, что и Гари — сценический псевдоним его матери{94}.

В блокнотах Мозжухина ни одного из перечисленных имен мы не находим. А ведь он записал, например, московский адрес своей сожительницы Ольги Телегиной и их сына Александра, которых оставил. И ни одна из любовниц актера, в числе которых была даже знаменитая Кики де Монпарнас, к своему большому огорчению, не получала от него писем.

После революции Иван Мозжухин переехал из Москвы в Крым, а в феврале 1920 года покинул Россию вместе со своим антрепренером Иосифом Ермолиным, режиссерами Протазановым и Волковым и коллегами по актерскому цеху Римским и Лисенко. В Ялте они сели на греческое судно, которое 20 марта, несколько недель спустя, бросило якорь в марсельском порту.

Во Франции Мозжухин сразу же приступил к работе над двумя фильмами в двадцатые годы никак не мог навестить в Польше якобы бывшую любовницу, которую в свое время оставил с ребенком. То, что Гари полностью выдумал эту историю, только доказывает его с Миной любовь к мелодраматическим сюжетам.

Гари видел все фильмы Мозжухина, демонстрировавшиеся в синематеке. Он был настолько очарован этой личностью, что, приезжая на Балеарские острова в Пуэрто-Андре, где у него была роскошная вилла, без конца расспрашивал о нем маркизу де ла Фалез, которая познакомилась с актером в 1923 году на съемках мрачного сюрреалистического фильма «Пылающий костер»{95}, снятого по сценарию самого Мозжухина. Гари намекал ей, что Мозжухин мог быть его отцом, но маркиза не верила ни единому его слову.

6

Материальные трудности начались сразу же после разрыва Мины и Лейба. Драматичная сцена переезда в «Обещании на рассвете», якобы связанного с разорением семьи, в действительности косвенно отражает ее распад, и после развода мать вместе с сыном отправились жить к родителям в Свечаны, а еще через несколько месяцев — в Варшаву. В глазах Ромена Гари Вильно и Варшава были лишь частью долгого пути Мины Овчинской во Францию.

Когда Лейб ушел, Мина продолжала делать шляпы, но они расходились плохо, и денег на жизнь не хватало. Ей не раз случалось задалживать за квартиру и терпеть, как следствие, недовольство и угрозы домовладельцев.

Соседи презирали госпожу Касев, которую бросил муж с ребенком, и ей пришлось уехать из собственного дома и вернуться к родителям в Свечаны.

Роскошный открытый лимузин воображаемого отца Гари Ивана Мозжухина, проехавший по городу, полному голодных беженцев Первой мировой войны, и остановившийся напротив дома на Велке Погулянке, 16, — не более чем фантазия Гари, призванная убедить читателей «Обещания на рассвете», что его отцом был вовсе не Лейб Касев, и представить жизнь своей матери в более оптимистичном свете.