Куртис Кейт - Антуан де Сент-Экзюпери. Небесная птица с земной судьбой Страница 11

В основном они, похоже, оставались типичными представителями сельского дворянства, владевшего богатой лишь камнями и изрытой пещерами землей Аквитании. Сохранилось предание (или, скорее всего, легенда), будто прелат с фамилией Сент-Экзюпери обладал значительным влиянием в совете при Марии-Антуанетте, где его высоко ценили как восхитительного и обаятельного собеседника. Этот чаровник в любом случае не был одним из предков Антуана, в отличие от галантного Жоржа Александра Сезаре де Сент-Экзюпери, который отплыл на борту «Тритона» в 1779 году и участвовал в сражении против Родни на Антилах. Он вернулся годом позже в Йорктаун, как раз чтобы стать свидетелем капитуляции Корнуоллиса – этот эпизод он описал своему командиру, герцогу де Ларошфуко (потомку известного автора «Максим»). Его героические деяния как ветерана американской революции не помогли ему в 1793 году, когда он был арестован приспешниками Робеспьера и заточен в тюрьму недалеко от Бордо на девятнадцать месяцев вместе с женой, дочерью французского капитана военно-морского флота, так как она считала, что должна разделить его участь. Позднее они перебрались в Париж, где их сын, Жан-Батист, был назначен чиновником в Военно-тыловом ведомстве Людовика XVIII. У придворного оказалась неплохая деловая хватка. Это доказывает хотя бы такой факт: Жан-Батист избавился от не приносившего дохода замка в Сент-Аман, приобретя взамен собственность недалеко от Марго, в стране вин Бордо. Горечь расставания с титулом и парой башенок, которую он, возможно, испытывал, удалось благополучно утопить в больших бочках вина «Мальскот-Сент-Экзюпери», справедливо уважаемого знатоками.

Единственный сын Жана-Батиста Сезара де Сент-Экзюпери, Фернан, стал дедушкой Антуана. Отказавшись от залитых солнцем виноградников Бордо после того, как Луи Наполеон назначил себя императором Франции в 1851 году, Фернан оказывал услуги кое-кому из придворных министров и был назначен субпрефектом четырех различных департаментов. Связывавший свое благополучие слишком тесно с теми, кто правил при Второй империи, он вынужден был распрощаться с административной деятельностью в сентябре 1870 года, накануне своего тридцать седьмого дня рождения.

После Франко-прусской войны Фернан на некоторое время отошел от дел и проживал в Турене (окрестности Тура), где его бабушка по фамилии Ташро когда-то унаследовала поместье. Но все еще полный жизненной энергии, он бросился на поиски чего-то менее сомнительного, чем политика или война, и, наконец, нашел занятие по душе, создав страховую компанию с веселым названием «Компани дю Солей» («Солнечная компания»). Работа, возможно, была лишена блеска, но она давала чувство уверенности и безопасности в той, вероятно, казавшейся упавшему духом империалисту слишком шаткой и сомнительной республике. Он определил себе место жительства в Ле-Мансе, в то время как сыну Жану (отцу Антуана) было позволено «перебеситься», отдав дань увлечениям молодости, на службе в драгунах в Туре. По мере того как звон шпор и блеск эполет стал мало-помалу приедаться, усатый кавалерист-рубака начал прислушиваться к благоразумным родительским советам и согласился вложить свою долю в ценные бумаги с золотым обрезом «Компани дю Солей», предоставив своему младшему брату Роже возможность заняться шагистикой, которую тот и начал постигать в офицерском училище в Сент-Сире. Судьба, видимо, избрала его для встречи и последующей женитьбы на темноволосой и жизнерадостной Мари де Фонсколомб, поскольку страховой компании вдруг понадобилось отправить будущего отца Антуана с бумагами в Лион.

Еще в молодости Фернан де Сент-Экзюпери щеголял широкой темной бородой лопатой, наподобие вошедших в моду у поколения Авраама Линкольна и Гарибальди. С тех пор она полностью поседела, как и все больше сужающиеся островки волос на висках и за ушами. Вместе с массивной головой это придавало ему патриархальный облик. Он старался проявлять властность, как и положено этакому «отцу семейства», главе аристократической семьи, где было семеро детей, и бывшему должностному лицу эпохи Второй империи. Взращенный в преобладающе матриархальной обстановке, молодой Антуан не привык к таким проявлениям патриаршей власти, и это приводило к частым недоразумениям во время их встреч. «Моего дедушку и Антуана, – вспоминал позднее один из его кузенов, – роднила одна черта: как все выходцы из средиземноморских провинций, они любили поговорить. Но мой дедушка хранил глубокое убеждение: слово имеют право получать только взрослые, в то время как детям следовало лишь покорно их слушать, не перебивая. Антуан же вовсе не считал, будто молчание – удел юности. Этот конфликт мнений стал причиной многочисленных взаимных обвинений и упреков, поскольку у Антуана всегда был наготове рассказ или обстоятельные пояснения».

Мари де Сент-Экзюпери, похоже, тоже с трудом приспосабливалась к семье своего умершего мужа и нагонявшему тоску провинциальному городу Ле-Манс. Дом, покрытый серой штукатуркой, который она и пятеро ее детей занимали на углу улиц Клос-Марго и Фонтен, представлял собой одно длинное помещение (хотя и состоявшее из нескольких вытянутых в длину друг за другом комнат), и в нем оказалось не намного больше места, чем в их квартире в Лионе. Позади дома находился сад величиной с почтовую марку, где нашли уголки лишь для нескольких вьющихся роз, пары плодовых деревьев и лужайки в двадцать ярдов – жалкой пародии на просторный парк в Сен-Морисе.

В сотне ярдов по этой же улице находился дом Поля Готье, студента дневного обучения, который вместе с Антуаном ходил в колледж Сен-Круа. Поскольку прогулка до школы занимала обычно двадцать – двадцать пять минут, мальчики, как предполагалось, должны были встречаться в 7.30, чтобы успеть на занятия, начинавшиеся в 8 часов. Но почти каждое утро, между шестью и половиной седьмого, раздавался звонок в дверь. Услышав его, горничная Готье из Бретани произносила: «Это, должно быть, месье Антуан». Она открывала дверь, и маленький школьник с непослушной копной волос и слегка приспущенным правым веком спрашивал: «Скажите, который сейчас час?» Иногда добавлял извиняющимся тоном: «У нас дома нет часов». В действительности в небольшом доме на углу улицы Клос-Марго часы были, но маленький Антуан рос слишком щепетильным и не желал признаться, что они не ходили.

Готье, в течение двух лет сидевший в одном и том же классе, вспоминает приятеля «круглолицым, со вздернутым носом, улыбчивым и в то же самое время резким и угрюмым, плохо причесанным, со взъерошенными волосами, с почти всегда криво повязанным галстуком и торчавшим воротником формы – словом, не отличавшимся аккуратностью школьником из числа тех, кто, подобно многим другим, имеет чернильные пятна на пальцах». Однокашники окрестили его Татаном – производное от «Антуан». Прозвище вызывало в нем меньше возражений, нежели Лунатик, присвоенное ему позже за его манеру ходить глядя в небо и лунатическую мечтательность, в которую он мог впасть средь бела дня.