Александр Майер - Наброски и очерки Ахал-Текинской экспедиции 1880-1881 Страница 11

- Под картой фигура.

Публика пришла в оживление.

- Ох, брандера подпустил, - вздохнул Александр Иванович и начал метать.

Король упал направо, но В-ов покачал отрицательно головой; дама была дана, но и на этот раз на вопросительный взгляд банкомета последовал отрицательный кивок коменданта.

- Сойдите с карты, - предложил Александр Иванович.

- Что вы, Бог с вами, из-за чего я буду вам дарить, - возразил с улыбкой комендант.

- А вот я вас сейчас накажу за самоуверенность, - ответил банкомет и... положил валета налево.

В-ов, не торопясь, открыл карту, и Александр Иванович, к своему ужасу, узрел под картой портрет Екатерины Великой!

- Банк сорван, я думаю, - сказал гардемарин, - но я раньше получаю двадцать шесть рублей.

Тяжко вздохнув, подвинул банкомет кучку денег своему счастливому сопернику и полез в карман за новой двадцатипятирублевкой.

Полковник В-ов отдал моряку двадцать шесть рублей и, подозвав вестового, подал ему десятирублевую бумажку с приказанием принести три бутылки пива; бутылка пива в это время стоила у нас в Бендессене три рубля. Цена хорошая, не правда ли, читатель?

- Ну-с, господа, новый банк, авось он будет долговечнее старого, проговорил Сл-кий, приготовив карты.

- Ва-банк, - крикнул моряк.

- Ну и убьют, - философски заметил артиллерист, все время стоявший позади него.

- Вот зловещая птица! Понятно, если ты пророчишь, а сам не играешь, то добра не будет... Так и есть - убили, - с грустью добавил он и послал деньги в банк.

Второй банк оказалось сорвать труднее, чем первый.

Счастье буквально повернулось к понтирующим спиной, Александр Иванович бил беспошадно. В самое короткое время банк достиг рублей шестисот, так что не было надежды сорвать его, не рискуя сильно проиграть.

- Ну, господа, стоп пока, закусим, выпьем пива, а потом и будем продолжать, - заявил комендант.

Моряк сидел насупившись: он проиграл триста рублей, на которые собирался купить себе "текинского коня".

- Что, брат, продулся? - поддразнивал его артиллерист. - А вот завтра напишу Николаю Николаевичу, он тебя разнесет.

- Убирайся ты... видишь, человек в горе, а ты пристаешь, - вскипятился гардемарин и с ожесточением затянулся чуть не целой папиросой.

Сотник сидел тоже сумрачный: он проиграл рублей двести.

Не в характере моряка было долго грустить. Бросив папироску, он повернулся на одной ноге, дал так называемого киселя приятелю своему артиллеристу и, став среди кибитки, расставя ноги и засунув руки в карманы, докторальным тоном произнес:

- Судьба, сегодня проиграл - завтра выиграю.

- Эй, сотник, теперь фуражные деньги хорошие, о чем печалиться! Выпьем, душа-человек! - И, достав из-под кровати бутылку коньяку, будущий адмирал хватил прямо из горлышка и передал казаку. Последний сразу повеселел и, пробурчав что-то под нос, поднес бутылку ко рту и очень долго смотрел вверх, так что Александр Иванович, окончив считать выигранные деньги, нашел нужным отнять драгоценную влагу.

Посмотрев на свет и промолвив: "Ишь ведь, хохол, сколько выцедил", он приложился в свою очередь и докончил бутылку, которую артиллерист налил наполовину водой и с невинным видом поставил опять на место.

- Вот и выиграл детишкам на молочишко, - заметил Александр Иванович, усаживаясь на постель коменданта.

- Все равно не впрок, проиграешься, - заметил сотник.

- А не проиграется, так ведь завтра пойдет в горы и все равно ухлопают, - промолвил прапорщик-самурец, тоже отдавший "сотенную" Сл-кому.

- Чтоб вам пусто было! - вскричал Александр Иванович. - С какой стати ухлопают? На меня еще пуля не вылита.

Вошел комендант, выходивший посмотреть, как разместился вновь прибывший транспорт.

- Ну и темень, господа, - обратился он к офицерам, - и нужно же луне заходить так рано, как раз когда у нас внизу транспорт совсем беззащитный. Наверное, ночью пальба будет.

- Это совсем не кстати, - заметил Александр Иванович, - мне вставать в четыре часа утра, а тут еще ночью беспокоить будут.

- Я не понимаю, для чего вставать, - возразил артиллерист, - ведь каждому из нас известно, что стрельба в аванпостах не есть что-либо серьезное, а подползание отдельных текинцев, так из-за чего взбудораживаться?

- Да, брат, с такою философией когда-нибудь и без головы останешься, послышался голос моряка, улегшегося на двух табуретках в неосвещенной кибитке, - десять раз это может быть вздор, а в одиннадцатый - серьезное нападение. Да и сам ты, брат, ведь только на словах беспечен, а помнишь, четвертого дня в потемках выскочил по одному только выстрелу из кибитки в полном неглиже, обалдел и схватил меня за шиворот с требованием картечи?

Общий хохот окончательно сконфузил бедного сонного артиллериста.

- Да что вы ему верите! - оправдывался он. - М-р был сам в одном сапоге и с переполоху шашку надел через левое плечо, а туда же смеется, что я в темноте принял его за фейерверкера.

- Что же ты так в одном сапоге и был во время тревоги? - спросил сотник.

- Понятно, нет, - отвечал гардемарин, - вижу, что все спокойно, крикнул Хрящатого и стал надевать другой сапог, а надеть впотьмах такую махину нелегко! - И он при этом показал действительно длиннейшие сапоги, четверти полторы выше колен. - В это время, - продолжал он, - с аванпостов раздалось выстрелов пять, а так как снимать легче, чем надевать, я снял оба сапога, схватил берданку и побежал с Кочв-м на аванпосты; изодрал ноги, как черт знает что, теперь не знаю, как пойду завтра в горы.

- Вот, охота пуще неволи, шляться по горам! - заметил, зевнувши, сотник.

- Ты, кавалерия, этого удовольствия не понимаешь, да потом и против цинги полезно; у меня, брат, ноги пухнуть стали.

- И для чего это моряков сунуло в степь? Решительно бесполезный народ на суше, - поддразнивал артиллерист.

- Решать этот вопрос не твоего ума дело, - огрызнулся моряк.

- Цыц вы, ребятишки, - шутливо крикнул комендант, - чем спорить, лучше выпьем, закусим, да и на покой.

На столе уже стоял сыр, холодная говядина и неизменные сардинки.

Комендант нагнулся и вытащил из-под кровати бутылку, в которой был коньяк, теперь замененный водой.

Артиллерист не выдержал и фыркнул. Сотник засунул оба свои громадные уса в рот и еще сдерживался. Гардемарин начал надуваться от внутреннего смеха и ежеминутно готов был разразиться хохотом.

Комендант налил воображаемого коньяку в стакан и ахнул, но так комически, что вся публика разразилась гомерическим хохотом. Гардемарин, лежавший на табуретках, хохотал до того, что табуретка выскочила из-под ног и он слетел на пол; комендант, не знавший виновников опорожнения бутылки, переводил свой недоумевающий взгляд с одного на другого. Наконец публика успокоилась и трое виновных покаялись.