Илья Амурский - Матрос Железняков Страница 11

Кубрик освещала только одна небольшая керосиновая лампа. Железняков придвинулся ближе к ней и стал читать. Скоро по трапу с верхней палубы явился Старчук.

- Почему не спишь? Ведь работать почти всю ночь. Говорят, скоро снимаемся. Что читаешь?

- Хорошую книгу. Здесь написано много такого, что помогает стать настоящим человеком, смело идти через все преграды жизни...

- А в этой книжке не сказано, как прожить на нашей планете в более светлых кубриках? - спросил черноморец, подкручивая фитиль в лампе, чтобы хоть немного увеличить свет. Но из этой попытки ничего не вышло. Фитиль закоптил нещадно, и еще больше запахло керосином.

- Вот окаянная! - возмутился Старчук, снова уменьшая огонь в лампе. А ты читал что-нибудь Джека Лондона?

- Не спрашивай! Шесть раз всего перечитал, - восторженно ответил Анатолий.

- А книги о капитале, о пауках и мухах тебе не попадались? - испытующе посмотрел на него Старчук.

- Кое-что читал, - уклончиво ответил Железняков.

- Чем дышать этим чадом, давай лучше пойдем на верхнюю палубу и там поговорим, - предложил черноморец.

Они работали на "Принцессе Христиане" уже несколько суток, но до сих пор еще мало общались друг с другом. С этого вечера они стали друзьями.

"Принцесса Христиана" уже вторую неделю курсировала между Новороссийском и Батумом. К берегам Анатолии ее не направляли. Это выводило из себя Каспарского и Митрофанова. Их тянуло к прифронтовой полосе, как хищных воронов к полю боя. Там были трофеи, нажива.

Солнце нависло над волнистой далью уже совсем низко, и вершины мачт, облитые багровыми лучами, как бы загорелись. На судне закончилась приборка, И свободные от вахты матросы собрались на баке. Оттуда доносился смех.

"Наверное, Вася Меченый снова забавляет ребят, - подумал Анатолий. Пойду-ка и я туда".

Белобрысый молодой масленщик из машинного отделения, прозванный Меченым за то, что был густо разрисован татуировкой, сидел на кнехте, окруженный матросами, и рассказывал разные истории о своих любовных делах на берегу. Когда Анатолий подошел к собравшимся матросам, Вася Меченый убеждал Непомнящего:

- Пусть меня гром убьет, если я брешу насчет Маруськи. - Не обращая внимания на едкие насмешки товарищей, рассказчик продолжал: - Вот подзаработаю монет побольше, и - айда к Марусе. Надоело мне болтаться на этой паршивой посудине!

- А в гости к своей Марусе вот так же, босиком и в рваной тельняшке, ходишь? - подковырнул масленщика старый кочегар.

Вася сделал глубокую затяжку из толстой самодельной папиросы и ловко выпустил в воздух несколько дымных колец. Тщедушный паренек был в рваной полосатой тельняшке и коротких трусах. Смуглая впалая грудь, руки, спина, ноги - все пестрело разрисованными синей тушью якорями, женскими головками, чернокрылыми орлами, страшными драконами и надписями.

- Какой ты красивый, Вася! Прямо картинная галерея! Только вот плохо ходишь без ботинок, - подшутил над ним Анатолий. - Да, неважная, брат, у нас с тобой житуха, если не можем заработать даже на пару башмаков.

- Поменьше надо по кабакам шляться, - вмешался в разговор боцман Коновалов, сидевший до этого молча в стороне от остальных матросов.

Анатолий искоса посмотрел на свои сандалии и ответил Коновалову:

- Я не шляюсь по кабакам, а вот тоже хожу без ботинок...

- Ах ты, живоглот, мироед деревенский! Заховался тут от пуль и снарядов, будто немощный какой! - крикнул Вася Меченый и направился к нему, сжимая кулаки.

- Не робей, воробей, лупи коршуна! - кто-то подзадорил масленщика.

- Брось, Вася, не связывайся! - сказал Анатолий. - Закурим лучше.

Вася сел на кнехт. Рядом с ним опустился на бухту троса и Железняков.

- Хорошо ты сказал этому жлобу, Василий! Молодец, браток!

- Поосторожней выражайся! - угрожающе сказал Коновалов Анатолию. И, шепнув что-то Марковичу, вместе с ним ушел с бака.

- Откуда ему знать, как живется нашему брату, - вздохнул Непомнящий. Проработал бы с мое, да еще в чертовой преисподней, тогда запел бы другое. - Морщины, прорезающие широкий лоб старого кочегара, будто еще более углубились.

- Правильно, Феодосин! - подхватил Железняков. - Все вывозим мы на своих плечах, обливаясь потом, задыхаясь в топках! Эх, братки, братки, хотелось бы поговорить с вами по душам... - Осмотревшись вокруг, Анатолий сказал: - Давайте, ребята, поближе сюда, ко мне.

Матросы сомкнулись вокруг него тесным кольцом. Понизив голос, Железняков заговорил:

- Плохо, что нет у нас организации, которая могла бы защитить моряка от кабалы эксплуататоров, облегчить его тяжелую долю. Да, пока нет у нас такой организации. Мы разбросаны, рассеяны. А организация нужна, необходима... И чем скорей мы создадим ее, тем будет лучше для нас.

Это был открытый призыв к восстановлению моряцкого профсоюза, который был запрещен жандармерией в 1915 году.

Послышались одобрительные голоса:

- Правильно, нужна организация!

Кто-то предупредительно сказал:

- Потише, ребята!

И тут Железняков заметил Марковича. Прикидываясь безразличным к тому, о чем говорят матросы, он стоял у фальшборта и глядел в сторону берега.

"Подслушивает, подлец! - мелькнуло в голове. - Вот почему Дмитрий смотрит на меня так укоризненно".

Анатолий умолк.

Матросы стали медленно расходиться. Смелые слова Железнякова радовали, вселяли надежду на лучшую жизнь. Но было в этих словах и такое, за что могли вызвать в полицию и спросить: "Слушал, сукин сын, агитатора, говорил ему "Правильно"? Профсоюза захотел?.."

Каспарский, сидя вдвоем со своим старшим помощником Митрофановым, категорически заявил:

- Нет, я не согласен с вами, Николай Михайлович. Мы не можем передать Викторского полиции в этом порту. Черт знает, что вообразит Фон-Кюгельген! Он скажет: "Команда капитана Каспарского состоит из одних мятежников". Надо подумать о репутации "Принцессы".

- Но мы не смеем скрывать разговоров на баке, Александр Янович, настойчиво доказывал Митрофанов.

- Надо подождать.

Энергичное, с резкими чертами и большим ястребиным носом лицо Каспарского выражало тревогу. Он нервно барабанил пальцами по столу.

- Я не меньше вас обеспокоен происшедшим. Но если теперь жандармы возьмут еще и Викторского, нас не пустят в Трапезунд и Ризе до окончания войны.

Отстояв вахту, Железняков поднялся на верхнюю палубу и прошел к рострам. Сюда просил его прийти Дмитрий Старчук. Он уже ждал.

- Хочу поговорить с тобой, Анатолий, по поводу...

- Понимаю. Все понимаю. Не одобряешь мое открытое выступление? Но мне надоело говорить вполголоса.

- Ты что ж, считаешь активной борьбой неподготовленные, непродуманные выступления? Разве ты не понимаешь, что такими и подобными действиями ты можешь подвести товарищей? - строго спросил Дмитрий.