Алан Маршалл - Это трава Страница 11

Во время первой моей пространной беседы с Артуром мне захотелось проверить свои впечатления о жизни этой захолустной гостиницы. Я стал осуждать людей, с которыми встретился здесь и упомянул между прочим, что мужчины часто сквернословят, но Артур перебил меня:

— Знаешь, если парень обзовет кого-нибудь «сволочью», это еще не значит, что он плохой.

— Это-то я понимаю, — сказал я, — но ведь они ругаются при женщинах.

— Послушай, — настаивал Артур, — женщины, которые сюда заезжают, сами ругаются при мужчинах. Мужчина должен сдерживаться при женщине, если она не выносит ругани, ну, а если она сама сквернословит, мужчина может при ней ругаться сколько влезет. Но это, конечно, вовсе не значит, что и ты можешь вести себя так. Нечего тебе по чужим стопам идти — сам не заметишь, как таким же станешь. Ты, Алан, совсем другого склада человек. Начнешь ругаться при женщинах, быстро покатишься вниз. Знаешь, что я посоветую тебе: присматривайся ко всему и помалкивай.

— Понятно, — сказал я и немного погодя спросил: — Послушай, неужели все женщины, которые здесь бывают, — плохие?

— Одни плохие, другие — нет.

— Я лично считаю всех женщин, которые спят не со своими мужьями, плохими. Ведь здесь они спят с чужими мужчинами, верно?

— Да, с некоторыми это случается. Но есть и такие, которые просто заходят в бар ненадолго по дороге домой. Видишь ли, Алан, люди все разные. Тебе с такими женщинами спать не след. Потому что любовью тут и не пахнет. Не то чтобы без любви вообще нельзя было спать с женщинами. Можно. Да только не тебе. Но и осуждать других за это тоже не след. Сначала надо все узнать про них, узнать, что они пережили и почему такими стали.

— Если вдуматься, — продолжал Артур, — это, скорее, грустное место, чем грязное. Настоящие негодяи сюда не приезжают. Они ворочают делами в больших конторах, а именно эти дела толкают тех, что здесь околачиваются, на пьянство и разврат. Так мне кажется, я… я не умею всего этого объяснить. На большинство девчонок, которые приезжают сюда, смотрят как на воскресную забаву — только и всего. Но не вздумай читать этим бедняжкам проповедей.

— Стану я! Вот еще! — воскликнул я. — Просто никак не угадаешь, как себя вести в таком месте.

— Как себя вести? Сидеть в уголке и наблюдать. — Ну, не знаю, правильно ли это, — возразил я, размышляя вслух. — Разве плохо отстаивать свои взгляды?

— Вот что. — Лицо Артура стало серьезным, он наклонился ко мне с кровати, на которой сидел. — Погоди немного — через несколько лет встанешь на ноги, тогда и ты сможешь сказать свое слово. Но не сейчас. Здесь ведь всякий сброд бывает. Иной раз допьются до белой горячки и начинают все крушить. Тут тебе самое время смываться. Что толку в том, что ты прав, если бутылка угодит тебе в голову и ты свалишься замертво.

Довод был убедительный.

Он рассказывал мне о постоянных жильцах гостиницы и о людях, регулярно приезжавших сюда — богачах, которые уединялись в номерах и пили мертвую, иногда по нескольку дней. Когда они наконец появлялись на свет божий, глаза у них были тусклые, одежда грязная, по телу пробегали судороги, как у животного, с которого только что содрали кожу.

— И Шеп такой, только денег у него нет; поэтому, когда он допьется до чертиков, его швыряют в каморку рядом с конюшней. Пропащий он человек! Ты с ним не связывайся. Просто держись подальше, пока он не протрезвится.

Стрелок, тот не прочь позабавиться над ним. Как-то ночью Шеп пьяный спал на полу в конюшне. Лежал он на спине и храпел во все завертки, а Стрелок решил напугать его, да так напугал, что тот чуть богу душу не отдал. Взял три свечи, расставил вокруг пьяного и зажег их. Шеп проснулся, — ну, думает, помер я! Правда, он после того живо протрезвел.

— Остерегайся Стрелка, парень, — добавил Артур, — это настоящий вымогатель, вечно старается перехватить у тебя пару шиллингов, только на отдачу он плох.

Я спросил о Малыше, и тут Артур улыбнулся.

— Малыш Борк славный парень. Добрей, пожалуй, не встретишь. Вот уж кто все для тебя сделает. Но у него свои причуды. Считает, например, что в войне было что-то хорошее. То ли награду ему там дали, то ли еще что приключилось с ним, не знаю, но вот поди же — уверен, что воевал за свою страну. Малыш из тех, что сами пойдут, если опять начнется война. В этом отношении, скажу я тебе, Малыш — настоящий дурень.

И вот еще что: жену привез он из Англии, и женщина эта, надо сказать, прямо замечательная.

Не вздумай подтрунивать над Малышом: он долго был чемпионом Австралии по боксу в тяжелом весе, и если уж кого стукнет, тот сдачи не даст. Сам, правда, он драки не ищет, но и увиливать от нее не станет. Раз как-то в баре один парень ударил его; не сильно ударил, задел только. Малыш легонько так оттолкнул парня, — а мог бы убить, если б захотел, — и сказал ему, ну, прямо как мальчишке: — «Знаешь, Фрэнк, ты не имел права меня ударить. Никакого права! Вот если бы я назвал тебя слизняком, — потому что, кто же ты, как не слизняк, — тогда другое дело. И знаешь что — отстань-ка ты лучше от меня!»

Вот он какой, Малыш! Но уж если повстречается с хвастуном, тут он своего не упустит. Руней-американец, боксер легкого веса, тот самый, который измолотил знаменитого Сильву на стадионе, частенько сюда заглядывал. Любил покрасоваться в баре и вечно хвастался в таком примерно роде:

«Сильву я уже нокаутировал в Сиднее, а в субботу нокаутирую его в Мельбурне».

Другого такого хвастуна, пожалуй, и не сыщешь. Малышу этот парень действовал на нервы. Что же он выкинул? Поймал змейку — всего дюймов шесть длиной, но здорово шуструю. И опустил незаметненько ее в карман Рунея. А когда Руней опять пошел хвастать напропалую, Малыш вежливо тронул его за плечо и говорит:

«Простите, мистер Руней, у вас в кармане ядовитая змея».

«Что?» — вскрикивает Руней и сует руку в карман.

Тут пошла уже настоящая потеха. Руней взлетел в воздух, как акробат на трамплине. А когда коснулся ногами пола, пиджака на нем уже не было.

— Рассвирепел он? — спросил я.

— Рассвирепел? — улыбнулся Артур. — Рассвирепел ли ты спрашиваешь? Да, брат, я сказал бы, — он рассвирепел.

— Чувствую, что Малыш мне понравится, — заметил я.

— О, тебе-то он обязательно понравится. Даже когда Малыш пьян, он никого не заденет, ходит себе и орет:

Я вскарабкался на палубу вслед за Нельсоном.И кортик я держал в зубах.Потоки крови видел всюду,Как вспомню — прошибает страх.[3]

— Но Малыш не выносит Седрика Труэй, — продолжал Артур.

— А кто это Седрик Труэй? — полюбопытствовал я.