Александр Поповский - Искусство творения Страница 11

На обратном пути из Ленинграда в Ганджу Лысенко сворачивает в родное село. Дома его давно не видали, он здесь редкий гость. Жизнь сына проходит на чужой стороне: три года в Полтаве — в школе садоводства, затем Киев, Белая Церковь, Ганджа. Вот и сейчас ему некогда, он спешит скорее уехать.

Лысенко затеял обратить хозяйство отца в филиал Ганджинской опытной станции. Он докажет чванливым ученым, что опыт, удавшийся в жаркой Гандже, удастся и в умеренном климате Украины. И время года, и условия подходят для задуманного им эксперимента. Он замачивает семена озимой пшеницы, ссыпает их в яму и наметает сугроб снега вокруг нее. Весной зерно высеют в одно время с яровыми, и пусть этот опыт рассудит его с противниками. Возможно, что он ошибся, его расчеты неверны, озимая пшеница не станет яровой. Но если он прав, им этого успеха не утаить в теплице. Проверочный опыт придется ставить в поле, у всех на виду, с сеялкой и плугом, без всяких манипуляций.

Природа истинного таланта ни в чем так не сказывается, как в способности переносить испытания. На трудных, крутых поворотах, где посредственность скоро исчерпывает себя, талант становится источником силы и мужества.

Точно не было съезда с его коротким, но суровым приговором. Лысенко продолжает свои изыскания, углубляется в дебри раннеспелой и позднеспелой закономерности. На десятках делянок ведется напряженный учет. Наблюдательность его соперничает с работоспособностью, умозаключения опережают добытые факты.

Тем временем наступила весна. Отец Лысенко посеял «озимку», сокрытую с зимы в снежном сугробе, и, к собственному изумлению и удивлению односельчан, убедился, что пшеница развивается, как яровая. Это было поразительно, невероятно! Весть о том, что на Полтавщине, в селе Карловке, озимая пшеница, высеянная весной, выколосилась в одно лето, быстро облетела район и распространилась по Украине. В Карловский филиал младшего специалиста из Ганджинской станции потянулись делегации, — их было так много, что хозяева не знали, куда деваться от гостей. Глубокие старики, всю жизнь проведшие на пашне, за много километров приходили сюда, чтобы увидеть это чудо своими глазами.

Ученые, недавно отклонившие его сообщение на съезде, теперь могли убедиться, что экспериментатор из Азербайджана превзошел именитого Гаснера. Тот проращивал семена при низкой температуре, и растения высаживались в почву. Но какой в этом практический толк? Чему тут учиться? Растить на поле рожь из искусственно приготовленной рассады? Кому нужна такая наука? Лысенко не только нашел общую закономерность, но и определил, сколько именно холода требует каждый испытанный сорт. Вместо гаснеровской рассады, рожденной в теплице, в почву высеивалось проросшее зерно, обычный посевной материал. Суровые судьи могли бы теперь признать свою ошибку, согласиться, что озимость и яровость — своеобразная раннеспелость и позднеспелость растения. Увы, факты свидетельствуют, что ни тогда, ни значительно позже ничего подобного не произошло.

Лысенко перевели из Азербайджана в Одессу. Он заведует отделом при институте селекции, вернее, днюет и ночует на делянках и в теплицах, в свой кабинет и носа не показывает. Надо прямо сказать: молодой исследователь многим пришелся не по вкусу; не понравились ни манеры его, ни странная методика работы. Тщедушный, в крестьянском кожухе, смазных сапогах и шапке подозрительной давности, он вызывал у ученых улыбку. Кто-то попытался ему намекнуть, что крестьянский наряд более у места на пашне, чем в институте, и тут же пожалел о сказанном. На нем остановились глубоко изумленные глаза: человек искренне не понимал, какое отношение имеет одежда к почтенному храму науки.

Не нравилась им его горячность, безудержная страстность. Крутой, неуступчивый, он умеет отбиваться и спорить, ни за что не уступит никогда и никому. Все давно забудут о минувшей размолвке, а в нем будут тлеть и сомнения, и уверенность в своей правоте. В тридцать с лишним лет он проявляет равнодушие к кабинетной работе.

Его лаборатория — делянки и теплицы, поля с экспериментальными злаками. Он всерьез утверждает, что есть глубокая разница между растением, выросшим в теплице и на поле, что опыты в какой-то мере мешают организму развиваться нормально. Непоколебимой уверенностью веет от его рассуждений. Надо видеть его в поле, с жадным взором, устремленным на зеленую равнину, то стоящим неподвижно, то стремительно несущимся по дальним межам. Что он ищет в гуще растений? Видит ли действительно нечто доступное немногим, или это лишь его воображение?

В насмешку его сравнивали с Парацельсом. «Мои творческие искания, — говорил этот ученый средневековья, — озаряла не прокопченная лампа алхимика, а великое сияние природы…» Путь Лысенко в науку действительно озаряла не лампа лаборатории. Но он не сжигал, подобно Парацельсу, книг своих учителей, которые в науке шли другими путями. Не в пример Парацельсу, он пощадил бы и Галена и Гиппократа.

Удача в селе Карловке принесла Лысенко заслуженную радость, но трезвая мысль скоро оттеснила восторг. В сущности, то, что он сделал, не так уж значительно. Ему удалось доказать, что озимые злаки можно делать яровыми, но какая в этом практическая польза для сельского хозяйства? Какой смысл весной сеять озимые, разве мало яровых семян? Тут нет даже перспективы.

Лысенко не был бы тем, кем он стал, если бы опасался тупиков.

— Глупости! — говорил он помощникам. — Надо лучше приглядеться, тут что-то не так.

Никаких тупиков! Мысль Лысенко не терпит преград. Еще не закончился эксперимент, поглотивший, казалось, все силы, а новые факты уже волнуют его, настойчиво требуют внимания. Число их растет, и близится день, когда родится гипотеза, источник новых тревог и испытаний. В этом круговороте нет перерывов, как нет и передышки.

То обстоятельство, что озимая пшеница, посеянная весной, вызрела, как яровая, не давало Лысенко покоя. «Вегетативный период — срок, необходимый для развития и вызревания растения, — сказал он себе, — должен изменяться в руках экспериментатора. В засушливом районе помочь злакам вызреть хотя бы за день до суховея — значит спасти урожай. Вынудить пшеницу быстрее созреть — все равно, что отвести ее гибель. Нельзя дольше терпеть, чтобы брошенное в поле яровое зерно затягивало хоть на день свое развитие. Семена должны прийти в почву с корешком, расти и развиваться с первого часа, так использовать весеннюю влагу, чтобы ни капли ее не пропало. Вегетационный период может быть сжат».

Прекрасная программа. Благодарное человечество не забудет ее творца., но как он надеется осуществить этот план? Не следует забывать, что смелых проектов больше, чем осуществленных.