Рудольф Баландин - 100 великих оригиналов и чудаков Страница 11

Петр I поощрял развитие заводов и мануфактур, провел административную реформу и укрепил чиновничество, подчинил церковь государству. Тяготы войн и преобразований тяжким бременем легли на крестьян. Но, как верно отметил историк С.М. Соловьев, «великий человек не может делать ничего не по мере сил и потребностей народных; если увлечется как человек, сделает иначе, погибнет дело его, если перейдет меру сил народных – дело в это время не устоит, им отстранится, или подвергнется ограничениям, но если оно согласно с дальнейшим развитием народа и с его пользой, то служит примером для будущего… Великий человек не может ничего сделать без народа… Только великие народы могут иметь великих людей». По его словам, Петр I «завещал нам науку и труд».

Результаты бурной деятельности Петра Великого оказались плодотворными еще и потому, что преемники, в частности рассудительная и деловитая Екатерина II, подхватили и развили его начинания. «Великим счастьем русского народа, – писал В.И. Вернадский, – было то, что в эпоху перестройки своей культуры на европейский лад он не только имел государственного человека типа Петра I, но и научного гения в лице Ломоносова».

…Выдающиеся личности не возникают в результате счастливых и случайных генетических комбинаций. Такие люди появляются, когда есть в них насущная потребность, когда народ и общество дозрели – как плодотворная почва – до того, чтобы вырастали именно гении, а не ловкие и прожорливые сорняки.

Павел I

Павел I. Худ. В. Боровиковский, 1800 г.

Порой шутом на троне представляют императора Павла I (1754–1801). Сохранилось немало анекдотов о его нелепых распоряжениях. Хотя шутовства он не терпел, был вспыльчивым и взбалмошным – большим чудаком и оригиналом.

В отличие от римских императоров, обезумивших от неограниченной власти по молодости лет, причуды Павла Петровича были, отчасти, следствием его позднего воцарения на троне. Властная, умная, деловая, любвеобильная (по отношению к своим фаворитам) Екатерина II холодно относилась к своему сыну, отца которого, Петра III, убили по ее решению.

42 года Павел жил в тени своей величественной матери, отстраненный от власти, опутанный сетями интриг и сплетен, опасаясь шпионов и предателей. В детстве он не выказывал дурных наклонностей. Образование он получил неплохое, был начитан, грезил романтикой рыцарства и в европейских домах, которые посещал во время путешествий, слыл русским принцем Гамлетом.

В Брюсселе он, великий князь, рассказал своим собеседникам о загадочном происшествии с ним в Петербурге. Ночью он в сопровождении двух слуг и князя Куракина вышел пройтись по улицам в лунном свете. Возле него слева появился закутанный в плащ незнакомец, от которого веяло холодом; его не видели спутники Павла. Через некоторое время незнакомец глухо и грустно произнес:

– Павел, бедный Павел, бедный князь!

– Кто ты, что желаешь?

– Бедный Павел! Кто я? Я тот, кто принимает участие. Чего я желаю? Я желаю, чтобы ты не особенно привязывался к этому миру, потому что ты не останешься в нем долго. Живи, как следует, если желаешь умереть спокойно, и не призирай укоров совести: это величайшая мука для великой души.

Когда они прошли к площади невдалеке от здания Сената, незнакомец показал на одно место:

– Павел, прощай. Ты меня снова увидишь здесь и еще в другом месте.

Только теперь Павел, рассмотрев его лицо, понял, что это – его прадед Петр Великий. А на указанном месте Екатерина II решила воздвигнуть памятник Петру I.

Было ли это наяву или привиделось нервному великому князю? Куракин уверял, что это был сон. А Павлу нравилось пребывать в образе принца Гамлета, которому суждено отомстить за смерть отца и за свои мнимые и реальные унижения.

Однажды за обедом у государыни Екатерины при общем оживленном споре Павел Петрович отмалчивался. Мать, желая вовлечь его в разговор, спросила, какого мнения он придерживается.

– Я согласен с графом Зубовым, – ответил он.

– А разве я сказал какую-то глупость? – сострил Зубов.

Как только умерла его мать в 1796 году, взойдя на престол, Павел I принялся за радикальные реформы. Обычно считается, что делал он их из ненависти к матери, желая наконец-то поступать ей наперекор. Однако причины были не столь глупы. Царствование Екатерины II было не только славным, но и расточительным (ее многочисленные фавориты и их приспешники нещадно обкрадывали казну), тяжким для крестьян, что выразилось в восстании под предводительством Емельяна Пугачева.

Беда была лишь в том, что слишком многие реформы императора были непродуманными, непоследовательными, а то и нелепыми. Он мог проявлять ум и благородство, но чаще отдавал сумасбродные распоряжения, был груб, гневлив и заносчив. Желая уравнивать в правах все сословия, ввел телесные наказания для дворян. Порой офицеров пороли на глазах солдат.

«Что сделали якобинцы в отношении к республикам, – писал Н.М. Карамзин, – то Павел сделал в отношении к самодержавию: заставил ненавидеть злоупотребления оного… Он хотел быть Иоанном IV; но россияне уже имели Екатерину II, знали, что государь не менее подданных должен исполнять свои святые обязанности, коих нарушение… низвергает народ со степени гражданственности в хаос частного естественного права».

С годами он становился все более мрачным, подозрительным, деспотичным. На него особенно сильно подействовала революция во Франции. Ему стали повсюду мерещиться якобинцы, ниспровергатели тронов и царей. Идеалом императора Павел I считал Фридриха Великого, а прусскую армию – лучшей в мире. Под этот образец он стал перекраивать и муштровать русских солдат и офицеров.

Александр Суворов отозвался на эти новшества, по своему обыкновению, не в бровь, а в глаз: «Я, милостью Божиею, баталий не проигрывал. Русские пруссаков всегда бивали, что же тут перенять». «Пудра не порох, букли не пушки, коса не тесак, я не немец, а природный русак». За эти слова он был разжалован и отправлен в ссылку.

Суворов говаривал, что у него семь ран, из коих две получены на войне, а пять – при дворе. Ему горько было наблюдать, как император возвышает никчемных людей. По странной прихоти, например, Павел I назначил своего лакея Кутайсова обер-шталмейстером, сделав графом.

Когда Суворов с Кутайсовым однажды шли по коридору Зимнего дворца, им навстречу попался истопник. Суворов стал кланяться ему в пояс.

– Что вы делаете, князь, – сказал Кутайсов. – Это же истопник.

– Помилуй Бог, – отвечал Суворов, – ты граф, а при милости царской и не узнаешь, каким этот будет вельможей. Надобно его задобрить наперед.