Сергей Поликанов - Разрыв. Записки атомного физика Страница 11

До отъезда оставалось не более недели, когда однажды меня попросили зайти в шесть часов вечера к начальнику отдела кадров. Я удивился, зная, что весь административный отдел кончает работать ровно в шесть часов. При моем появлении начальник отдела кадров встал и, обратившись к незнакомому мне мужчине, сказал, что уходит домой. Поднявшийся из кресла в углу кабинета незнакомец был в форме подполковника КГБ.

— Будем знакомы. Мосенцев Николай Романович. Садитесь, Сергей Михайлович. Я слышал, что вы скоро переезжаете в Дубну?

Я ощутил смутное беспокойство, отдавшееся легкой тяжестью в желудке.

— Жду квартиру.

— Переезжайте скорее, у нас в Дубне хорошо. Я ведь тоже там работаю.

Уточнять, чем Мосенцев занимается в Дубне, не имело смысла. Ясно, что не физикой.

— Когда вы уезжаете в Копенгаген?

— Через педелю.

— У одного дубненского физика есть к вам просьба. Если вы услышите что-либо о работах над антивеществом, дайте знать об этом в Дубну.

Неужели из-за этого Мосенцев пожелал встретиться со мной? Любопытный физик мог и сам позвонить мне по телефону. Я расслабился и ждал, что мы сейчас попрощаемся.

— Вы знаете, Сергей Михайлович, у меня есть к вам небольшое дело, - Мосенцев чуть помолчал, - мы хотели бы получать от вас информацию о людях, с которыми вы работаете. Вы не подумайте ничего плохого. Это же в интересах нашего государства.

Я был ошеломлен, растерян. Такого поворота в разговоре я не ожидал.

— У меня ничего не получится. У меня характер не тот, - я пытался вежливо увильнуть от гнусного предложения. Не хватало мне стать стукачом. Мысль работала лихорадочно. В любом случае я откажусь, но скорее всего мне это будет стоить поездки в Копенгаген. Своим друзьям я не смогу рассказать, что не поеду потому, что отказался доносить о них. Что будут они, и в том числе Флеров, думать об отмене поездки?

— Вы зря беспокоитесь, — продолжал искушать Мосенцев.

— Никто ничего не будет знать. Я дам вам адрес, и иногда извещать нас о ваших наблюдениях. Мы гарантируем вам полную тайну. Вы понимаете, что это и в ваших интересах.

Встать и сказать, что информатором КГБ быть подло, я не решался и болтал что-то насчет моей гипертонии, говорил, что мне нельзя волноваться. Я отказывался, а Мосенцев продолжал давить, ссылаясь на то, что я коммунист и обязан помогать органам госбезопасности.

— Нет, Николай Романович, я не смогу работать со своими друзьями и писать о наших разговорах.

— Хорошо, - сдался наконец Мосенцев. — Вот вам лист бумаги, садитесь за стол и пишите.

Сейчас мне будет продиктовано обязательство сохранить наш разговор в тайне, и мы разойдемся.

— Я, Сергей Михайлович Поликанов, даю обязательство органам государственной безопасности регулярно информировать...

До меня дошло, что Мосенцев мое вялое, вежливое сопротивление принял за согласие. Наверное, у него был опыт в таких делах, и он знал, что многие не выдерживают долгой беседы и внезапно ломаются, сдаются. С этого момента я вдруг ощутил спокойствие. Несколько раз перечеркнув написанное, я скомкал лист и бросил в пепельницу. Мосенцев больше не настаивал. Кажется, он понял, что мы дошли до линии, за которой он встретит открытое сопротивление. А у меня не было ни злобы, ни ненависти, а только холодная уверенность в своих силах.

Мне еще раз довелось встретиться с Мосенцевым, но к своему тогдашнему предложению сотрудничать с органами КГБ он никогда более не возвращался. Много лет спустя я гулял как-то с собакой в лесу под Дубной. На тропинку вышел человек в сером плаще, с палкой в руках и корзинкой, висевшей на боку. Это Мосенцев, ходивший за грибами. Я заглянул к нему в корзинку.

— Кое-что набрали?

— Мало. В этом году с грибами плохо. Мутные, в красных прожилках глаза указывали, что человек пьет, причем крепко. Ничто в потрепанном, поизносившемся пьянице не напоминало щеголеватого подполковника КГБ, встретившегося мне перед поездкой в Данию. Конкуренты Мосенцева из его же ведомства на каком-то деле «подсидели» его, и вот уже несколько лет он работает на авиационном заводе. Не инженером и не рабочим, а в первом отделе. Карьера Мосенцева была подпорчена навсегда, и его основным утешением стала поллитровка.

Поездка в Копенгаген не обошлась без небольших приключений. Первое произошло при отлете в Копенгаген. Во Внуковском аэропорту я почувствовал что-то неладное. Случилось это в тот момент, когда я начал заполнять таможенную декларацию. Наверное, я должен написать о черной папке с текстом моего доклада. В Комитете по Использованию Атомной Энергии, где мне выдали паспорт, деньги и билет на самолет, я разговаривал с импозантного вида седовласым чиновником. Он недавно вернулся из Вены и с упоением рассказывал, какого фасона шляпы носят там. Но он ничего не сказал о том, что мне надо иметь письменное разрешение на вывоз текста доклада. Приученный первым отделом строго соблюдать все правила, я лишь в аэропорту догадался о своем недосмотре. Таможенник в сером мундире покрутил папку:

— Это не по моей части, подождите минутку. Таможенник ушел и вскоре вернулся полковником в форме пограничных войск.

— Покажите, что у вас?

Полковник раскрыл папку. На первой странице наверху было напечатано «Институт Атомной Энергии». Слава Богу, что нет хоть дурацкого грифа «Совершенно секретно».

— Вы можете лететь, но этот документ я не пропущю.

— Но мне нужен мой доклад.

— Я ничем не могу вам помочь.

До отлета самолета оставалось совсем немного времени. Что делать? Я подошел к стоящим в стороне Флерову и Шуре. Шура, естественно, помочь мне не сможет. А что сделает знаменитый пробивной Флеров? Тот, однако, растерялся не меньше моего.

— Позвоните Курчатову, — посоветовал он мне.

Курчатов не стал тратить время на лишние разговоры:

— Узнайте, кто может разрешить вывоз вашего доклада и позвоните мне.

Я нашел полковника. Ответ был кратким. Разрешение может дать только командующий пограничными войсками Советского Союза. Ничего себе история. Я снова звоню Курчатову. Он просит позвонить ему через десять минут. Наверное, не надо было мне говорить о своем докладе. Сидел бы я сейчас уже в самолете. Подвела дурацкая привычка к дисциплине.

— Возьмите ваш доклад, но на обратном пути покажите его мне.

Я обернулся. Полковник протягивал мне папку.

После звонка Курчатова прошло не более пяти минут.

Я на Западе. Это до сих пор живое ощущение появилось, когда самолет накренился, пошел на посадку, и на мгновение открылся вечерний Копенгаген Красные, синие, зеленые мерцающие огни. Море огней, поток света. И все это -— мой свет. Ведь так точно светится электрический разряд в сердце нашего циклотрона, ионном источнике. Когда я уеду в Дубну, на нашем циклотроне вспыхнет неоновый разряд, и мы ускорим атомные ядра неона. Сейчас но моя мечта, и, глядя на Копенгаген, я могу любоваться красными огоньками Встретившие в аэропорту двое советских физиков, мои знакомые, отвезли меня в отель «Аксельбирг» в центре города.