С. Шевчук - Николай Бердяев Страница 11

В Италии он начал писать книгу «Смысл творчества», в которой Николай Александрович представил свои религиозно-философские взгляды, свое видение очень волновавшей его проблемы мирового зла и зла в человеческой жизни. После того как книга увидела свет, отзывы на нее были неоднозначными. Вяч. Иванов, например, высоко оценил ее, а С. Булгаков в своем труде «Свет невечерний» называл мысли Бердяева о творчестве «демоническими».

Надо сказать, что Николай Бердяев не был воспитан в традиционном русском православии. Его отец придерживался вольтерианско-просветительских взглядов, вторую половину жизни он сочувствовал религиозным идеям Толстого, христианство сводил исключительно к любви к ближнему, к церковным догматам относился отрицательно, за обедом часто высмеивал традиционные православные взгляды. Александр Михайлович, живший в детстве в церковно-монашеской атмосфере, был вынужден большую часть года поститься и строго следовать религиозным обрядам, что оставило след на всю его жизнь. Мать Николая Александровича, как уже упоминалось, более склонялась к католичеству, нежели к православию. Родители философа были дружны с киевским генерал-губернатором, и на службы мальчика водили в губернаторскую церковь. У него осталось неприятное воспоминание о военных, присутствующих на службах.

Так или иначе, в отношении Николая Бердяева к православной церкви всегда было что-то мучительное, он рано начал задумываться о вечности и тленности всего в мире. В вере прежде всего он искал свободу, истину и смысл. Только переехав в Москву, Николай Александрович впервые почувствовал красоту старинных церквей и православного богослужения, но он принял это уже не ребенком, а взрослым человеком с состоявшимся мировоззрением. Атеизм Бердяев отвергал, он был убежден, что Бог, открывая Себя миру в пророках, в Сыне, в Духе, не управляет этим миром, павшим во зло, а несправедливость, ложь, жестокость, царящие в мире, не ведут к отрицанию Бога, ибо к Нему неприменимы социальные категории человечества – сила, власть, государство. Грех философ воспринимал не как непослушание, а как потерю свободы, которую интуитивно ощущал божественной. По его понятиям, Бог был свободой, и Он даровал свободу. Бердяев видел Бога не господином, а Освободителем от рабства мира. Бог не действует принуждением и не создает необходимость, не вынуждает признать Себя, предоставляя человеку свободу выбора. В этом Николай Александрович видел сокрытие тайны мировой жизни. Считая себя представителем свободной религиозной философии, Бердяев читал богословскую литературу, пытаясь определить для себя, что такое православие. Свои заключения и размышления над прочитанным он старался дополнить в общении с духовными представителями православия, сравнивал православие с католичеством и протестантством. И сделал в итоге вывод, что православие менее определимо, менее рационализировано, и в этом его большая свобода.

Бердяев не смешивал понятие Бога с понятием силы, всемогущества и власти. Философ считал, что Бог имеет власти меньше, чем полицейский. Категории власти и могущества, по его мнению, социальны, придуманы человеком и относятся к религии как к социальному явлению. У власти низменное начало, и уже поэтому она не может иметь отношения к Богу. У государства та же природа, что и у власти, и ничто, похожее на устройство государства, не может быть перенесено на отношение между Богом, человеком и миром. В истинном духовном опыте нет ни господина, ни раба. Николай Александрович видел свою миссию в освобождении христианства от социоморфизма – восприятия Бога в социальных категориях, особенно он относил это к теологической мысли о Боге Отце, и о Боге как создателе мира. Бердяеву было ближе представление о Боге Сыне, Христе Богочеловеке, нежели Боге, представителе силы. Философ верил в Бога Сына, Искупителя и Освободителя. Он считал, что искупительные страдания Сына Божьего есть примирение человека с Богом, а не наоборот, и мог принять христианство исключительно как религию Богочеловечества.

В христианстве Николай Бердяев видел двойственность по отношению к человеку. С одной стороны, человек существо падшее и греховное, не способное самостоятельно вернуться к свободе, с другой – человек есть образ и подобие Божье. И между Богом и человеком есть соизмеримость, заключенная в вечной человечности Бога. Без этого невозможно понимать Откровение. Бердяев определил для себя основной миф Богочеловечности как тайну двойного рождения – рождения Бога в человеке и рождение человека в Боге. Богу необходим человек для творческого ответа, Он ждет от человека свободы в творчестве.

В Москве через Сергея Булгакова Бердяев познакомился с М. А. Новоселовым, бывшим толстовцем, обратившимся в православие, и его кружком, в который входили представители философской православной мысли: В. А. Кожевников, славянофилы Ф. Д. Самарин, С. П. Мансуров, ректор Московской духовной академии епископ Федор. Бывал там Павел Флоренский. В квартире, производившей впечатление монастырского общежития, проходили собрания, на которых члены кружка читали доклады и спорили. Здесь собирались люди истово православные, связанные с монастырями, ездившие в Зосимову пустынь, которая к тому времени приобрела большее значение, чем Оптина.

В те годы интеллигенты, обращавшиеся к православию, особо почитали старцев. В них видели посвященных, искали их духовного руководства. О старчестве создавались мифы, ходили слухи, что помимо известных старцев, живущих в пустынях и монастырях, есть другие, скрывающиеся старцы, и знают о них очень немногие.

Общался со старцами и Николай Бердяев. Вместе с С. Булгаковым и М. Новоселовым он отправился в находившуюся во Владимирской губернии Зосимову пустынь, где жили два знаменитых старца – Герман и Алексей.

Беседа со старцем Алексеем, находившемся в затворе, произвела на философа очень тяжелое впечатление. Против ожидания, Бердяев не почувствовал ничего духовного в старце, манера затворника говорить показалась ему вульгарной. Старец Алексей все время ругал Льва Толстого, называя его Левкой. Бердяев же очень почитал Толстого, и слушать это было ему в высшей мере неприятно. Иное впечатление произвел на Николая Александровича старец Герман, бывший раньше простым мужиком. Он показался Бердяеву человеком, снисходительным к людским грехам и слабостям, добрым и исполненным благости. Но это было совсем не то, о чем говорили в кружке Новоселова. Опыт не удался, Бердяев не нашел, чего искал. Духовное руководство старцев было не по нему.

Новые сомнения и духовные неудачи означали новые поиски. В то время в моде были всякого рода оккультические течения. Наиболее интересным из них было антропософическое. Бердяев признавал существование оккультных способностей в человеке, но будучи критически настроенным, у большей части людей, увлеченных в то время оккультизмом, никаких оккультных дарований и знаний не находил. Некоторые антропософы производили на него впечатление людей одержимых, находящихся в маниакальном состоянии. Он хотел больше узнать об антропософии, которой увлекались близкие ему люди. Вскоре Николай Александрович прослушал цикл лекций Р. Штейнера, которые он прочел в Гельсингфорсе в антропософической ложе.