Михаил Кузмин - Дневник 1905-1907 Страница 115

4_____

Утром поехал к Вальт<еру> Федоров<ичу>. Вчера Эдинька оказался осведомленным, практическим и особенно согласным. Говорит, что я живу со студентом и что Сомов любит минет. Пошел гулять по Морской, ни Юсина, ни Павлика, ни студента не видели, видели фальшивого Сережу, вот и все. Наши уехали в Удельную. Сережа был один дома, когда я пришел часов в 6. Сапунов, очевидно, спутав, телефонировал мне, что будет в театре; оставив адрес Ремизовых, пошли одни. Там были только Бакст, Сомов, Нувель; болтали, злословили, Ал<ексей> Мих<айлович> читал отрывки из «Часов»{634}. Было не плохо. Измайлов в «Биржевых» меня ругал за «Крылья»{635}.

5_____

Утром пришел Павлик, принесший квитанцию; пошли вместе в типографию, бумагу прислали при мне: неважная, но лучше, чем никакой. Прошли до Морской, потом по Невскому, по Пассажу, встретили Блока, Чеснокова, Гольдебаева, но ни Юсина, ни того студента не видели. После обеда, только что я хотел отправиться к тете, как пришел Троцкий, уже в четвертый раз, манеры совершенной тетки. Когда я играл «Куранты», приехала сначала тетя, потом Сапунов. Телефонирую Людмиле, что не могу быть, конечно, страшная обида. Болтали, читал «Картонный домик», отрывки дневника Валентина. Было очень уютно, хотя угрызения совести меня и мучили за Людмилу.

6_____

Поехал в банк; тетя ничего не получила и, кажется, все деньги целиком хочет послать Алексею. Опять без денег поплелся домой в яркое солнце; весной наши уедут, придется устраиваться по-другому, лучше ли это будет, хуже ли, не знаю. После обеда вскоре пришел Павлик, он вчера видел и Юсина, и того студента. Всегда, когда не нужно, они есть. У Ивановых был Леман с кузиной, Гофман, потом Сюннерберг, Чулков, Нувель и Сомов. Читал свою повесть, кажется, не очень понравившуюся. Днем у Аннибал были дамы, Средина и Балтрушайтис, страшно меня ругавшая, как и известная часть Москвы. Сидели долго. Я очень угнетен.

7_____

Встал поздно. Поехал на выставку{636}; Ник<олай> Ник<олаевич> был уже там; выставка очень плохая; встретил Трубникова. С Сапуновым приехали к нам; обедали постный суп и свиные котлеты вдвоем, сидя рядом. Мне захотелось в церковь. Медленно говорили, стоя у теплой печки, играли. Пришел Сережа, сестра, опять пили чай. Тети дома не было, и Варя ничего не узнала насчет денег. Поехали уже поздно. У Сомова были Боткины, Аргутинский и Нувель. Не знаю, понравился ли я Боткиным. Ал<лександра> Павл<овна> потом сказала: «Он совсем не такой» — про меня. Похвала это или упрек, не знаю. Сидели еще долго вчетвером. Денег ни копейки.

8_____

Утром показалось, что пришла тетя, но ее не было. Пришел Павлик, пошли в типографию, на Фонтанке встретили и того реалиста, что я видел в манеже, и того, что мы видели на Морской, «faux[233] Павлика»; второй живет в № 58, но неинтересен, первый же мне очень нравится. Очень устал, денег ни копейки. Приехала тетя, уверяя, что с меня пошлин вычли только половину; т. к. у меня нет никаких письменных доказательств противного, то, вероятно, так и придется примириться. Играл «Manon», думая почему-то о Маслове и лете. Спорил с Сережей о логике и политике.

9_____

Был у Чичериных, утром кончивши повесть; там все по-старому расположены. Поехал к Нувель, игравшему «Ariane» Dukas’a{637}. Кажется скучно, всегда скучно, когда нарочно пишут une oeuvre[234]. Пошли гулять, видели Юсина, Чеснокова, Павлика, знакомых незнакомцев, того студента не было, был другой, довольно мне понравившийся, но он все сбегал. Раньше еще я встретил Тройницкого и Трубникова, сегодня уезжающего в Венецию. Заезжал к Сапунову, но его не было дома; у Каратыгиных были Андреев, певицы, Нурок, Нувель, но было довольно скучно{638}. Вернулся зять.

10_____

Утром составлял план для комедии о Евдокии{639}. Пошел за покупками, никого не встретил. Без меня кто-то телефонировал, не говоря адреса. «Не Наумов ли?» — подумал я, помня, что тот в случае неприхода хотел известить. Уезжал зять, я в гостиной читал; как тяжело никого не поджидать, не волноваться, не думать ни о ком вдали! Пришел Наумов, дома его просили остаться, были гости, но он пришел. Читал ему «Карт<онный> д<омик>», болтали; он думает, что Нувель — художник. Начали пить чай, уже когда приехал Вальтер Федор<ович>, был очень мил, будто дядя из итальянс<кой> комедии. Стали играть, болтать. Играли «Д<он> Жуана», «Оп<асную> предост<орожность>», для которой Наумов даже вернулся, снова сняв пальто; он был как дома, пил вино, ел сладости, полулежал на диване, болтал, смеялся и кокетничал. Когда я, провожая его на лестницу, звал его, он сказал: «Да, я буду приходить, мне нужно вас узнать до конца». Нувель был влюблен, как не знаю кто, робок, счастлив, строящий планы, умолял не говорить Дягилеву. Мы уже перешли в мою комнату, что<бы> читать повесть, но вдруг пришел Потемкин, а за ним Леман и Гофман в полуобморочном состоянии. Говорили о «Кружке молодых», Потемкин читал новые стихи, очень хорошие. Леман и Модест ушли. Потемкин с Нувелем сидели долго, дурачась, я сел лежащему Петру Петр<овичу> на живот, вроде Матильды{640}. Бросались апельсинными корками, смеялись, наконец ушли. Наумов очень любит музыку, и в училище ему поручены какие-то музык<альные> вечера. Вчера Нувель видел Птичку, который сообщил ему про пассажного студента, что хотя он женат на богатой, но, как выражается Валентин, «из плеяды», и потом, у него бывают грамотные юнкера, моряки, гимназисты. Фогель может с ним познакомить. Птичку же скоро пригласит Вал<ьтер> Фед<орович> и позовет меня. А кто-то знает того дивного студента, которого теперь я уже не вижу.

11_____

Я боюсь больших слов, но если называется любовью искать встреч и бояться при встрече, никого не находить более красивым, более стройным, более желанным, если любовь — все время неотступно думать об одном, быть рассеянным, absorbé, никуда не хотеть и не быть в состоянии сидеть на месте, в книгах, картинках, дверях видеть все одну фигуру — то я люблю. Это нелепо, это смешно, это напоминает Валентина, я сам вижу. Я думаю о том студенте, которого наконец, гуляя часа 2 по Морской, мы видели с Вал<ьтером> Фед<оровичем>; потом он пропал; пошли по Невскому, на Морской опять встретили Юсина, гуляли с ним, он все время болтал мило, весело и просто; вблизи он мне совсем не нравится, и потом, он удобно и не совсем приятно практичен; маленький мандеж не мешал бы. Опять встретили студента; Юсин его не знает и думает, что все бесполезно, но я не верю этому, да если бы было и невозможно, то это ничего не доказывает. Нужно узнать, кто он и где живет, — это первое. Болтали, вспоминали, как Тышкевич на одном извозчике с банщиком гнался за Юсиным. Юсин намекал, что он без денег, перестал нравиться и т. д. Зашли в «Café Central»{641}, где у Юсина было какое-то rendez-vous, он мне все больше нравился, и будь у меня деньги и Юсин потапетистее — я бы не удержался. Я ушел в 6 ½, Юсин спрашивал, кто я, и узнав, что писатель и музыкант, сказал, что так и думал, что из ученых. Взял у Нувеля рубль; просил познакомить с кем-нибудь и, пожаловавшись опять, что перестает нравиться, ушел. Его постоянные компании с девками и бабами несносны; видели Шурочку, Лазарева и др. Народу масса, день чудный. Сережа лежал на диване в полутемноте, когда я пришел; закусив и одевшись, пошел к Иванову. Гржебин телефонировал, что «Эме» напечатан удачно, набирается дальше, Сомову нравится. У Ивановых была тоска и запустение, все расстраивается, все будто эмигранты во времена революции. Пели я и Диотима, было очень скучно, даже Сабашникова не утешала. Поехали к Сологубу; я все думал о студенте, сочиняя какие-то стихи. Там народу было очень мало, но читали много, все прозу: Кондрат<ьев>, Ф<едор> Кузьмич, Сережа, Чапыгин и Потемкин последние стихи{642}. Шли пешком, сначала проводив Нувеля втроем, потом вдвоем добрели до дому. Ах, пускаться ли мне без руля и без ветрил в столь дальнее неверное плаванье? Не новелла ли это будет канительная и ни к чему не приводящая? Скучная предстоит неделя.