Светлана Аллилуева - Дочь Сталина. Последнее интервью (сборник) Страница 12

В Москве был один загс, где регистрировали браки с иностранцами. Я ездила туда, чтобы навести справки. И буквально на следующий день мне позвонили из приемной Косыгина и попросили приехать. Меня это сразу насторожило. Он встретил меня стоя. Протянул свою вялую руку и начал задавать вопросы о жизни, о работе. Я сказала, что сейчас не работаю. На мне дом, семья, дети. У всех хорошие пенсии, нам хватает. Он начал говорить о том, что понимает, как трудно мне быть в коллективе в годы после смерти отца. Я сказала, что ко мне всегда прекрасно относились, а не работаю я из-за домашних забот… и муж больной человек. Когда он услышал о муже, то буквально взорвался: «Что вы надумали? Вы молодая женщина. Зачем вам этот старый больной индус? Мы все решительно против. Мы не разрешим регистрировать брак. Подумайте, что будет, если он увезет вас в Индию и там бросит. Таких случаев сколько угодно. Оставьте вы все это. Вам нужно быть в коллективе. Ваш индус пусть остается. Живите как хотите, но брак мы регистрировать не дадим». Простились сухо…

Дома я все рассказала Сингху. Он был потрясен. Он не понимал, как можно так унижать человека, не считаться с его желаниями и чувствами, лишать человека возможности увидеть мир. К тому времени я уже написала свою первую книгу «Двадцать писем к другу», а Сингх знал, что у нас преследуют неугодных писателей, не публикуют их. Он предложил переправить книгу в Индию, где его брат издаст ее. Это было сделано.

Браджеш работал переводчиком в издательстве «Прогресс». Конечно же, туда были даны определенные указания. Вокруг него создали тяжелую атмосферу, стали высказывать недовольство его работой, а он очень боялся ее потерять. Это означало отъезд из Москвы. Нас просто начали травить. От этих переживаний и унижений его здоровье стало ухудшаться. Он периодически ложился в больницу, но мне после историй с отцом и братом казалось, что его лечат умышленно неправильно. У него начались сердечные, приступы, одышка, астма, он задыхался. Я понимала, что дни его сочтены, но чем я могла помочь дорогому другу?

Я написала письмо Брежневу, в котором просила отпустить нас в Индию, оставить в покое. На этот раз меня уже вызвал «серый кардинал» Суслов. Он без обиняков начал с того, что, если бы был жив отец, он никогда не разрешил бы мне брак с иностранцем. Я пыталась возражать, что сейчас другое время, что Сингх старый коммунист, что нельзя так к нему относиться. Он отвечал, что нас не выпустят за границу, что я не должна забывать, чья я дочь, что там на меня сразу накинуться корреспонденты, возможны любые провокации, которые нанесут вред партии и стране.

Через неделю после этого разговора Сингх умер. Тихо и спокойно, как праведник. В его записной книжке я нашла запись с просьбой о кремировании его тела с тем, чтобы развеять прах над Гангом. Естественно, я должна была выполнить его последнюю волю. Я снова обратилась к Косыгину. Я была немало удивлена, что на этот раз мне разрешили ехать в Индию. 1 ноября 1966 года моего дорогого Браджеша Сингха кремировали, а уже через десять дней я получила загранпаспорт с индийской визой. 28 ноября я вылетела в Дели. Ко мне, конечно, были приставлены соглядатаи из КГБ: молчаливый дядечка и дамочка, которая следовала за мной по пятам. Это сразу привело меня в бешенство».

Глава третья

«Свой посох я доверил богу…»

Индийский излом

Через несколько дней встреч и бесед мы почувствовали усталость Светланы Иосифовны. Это было не физическое, а, скорее, эмоциональное утомление. Очевидно, что нелегко ей давалось это неожиданное погружение в прошлое, которое, конечно же, не исчерпывалось беседами перед нашей камерой, но продолжалось, когда она оставалась одна. Одно дело предаваться воспоминаниям, которые возникают спонтанно. Человек так устроен, что в этом случае память преподносит нам только приятное. И совсем другое дело, когда ты сам решил прилюдно рассказать всю правду о своей жизни. Это трудная и утомительная работа души.

Время до отъезда у нас еще было, и мы решили на один день устроить перерыв. Светлана сказала, что останется дома, чтобы почитать документы, копии которых мы привезли, нам же захотелось просто побродить по Лондону. Побывали на центральной торговой улице Оксфорд-стрит, покатались на двухэтажном экскурсионном автобусе, прошлись по Трафальгар-сквер, сходили даже на экскурсию в Букингемский дворец, куда королевская семья периодически пускает посетителей для пополнения казны. Между прочим, королевская резиденция показалась нам довольно скромной по сравнению с кремлевскими и питерскими дворцами.

Не потряс воображение и памятник Уинстону Черчиллю в Вестминстере: мешковатая сутулая фигура, надменное лицо, неизменная трость. Вспомнилось его описание встречи со Сталиным. Видимо, мы тоже уже «зациклились» на теме нашей командировки. Так вот Черчилль вспоминал, что он встречался со всеми верховными особами мира и никогда не испытывал никакого трепета. Не волновался и перед встречей со Сталиным. Но когда генералиссимус вошел в комнату, Черчилль вскочил и почувствовал, как у него задрожали руки…

Вечером в гостинице нас ждала неожиданность. Портье вручил знакомый пакет с копиями документов из дела «О невозвращении Светланы Аллилуевой» и письмо от самой Светланы.

«23 ноября 1993 года.

Дорогие Адочка и Миша!

Возвращаю документы. Моим детям Осе + Кате хорошо бы знать (да и всем остальным тоже), как на меня все МГБ-КГБ вызверились в 1967 году. Поливали грязью всякой – и черной, и желтой. Однако те, кто меня по правде любил, так и остались друзьями. Ничего «не помогло». Не знаю, получается ли у нас, что задумали. Надеюсь, кое-что удается.

Ваша Светлана».

Естественно, что при встрече следующим утром разговор пошел обо всем, что было связано с Индией и ее «бегством». Но прежде прочтите и вы те самые документы.

«Шифротелеграмма. Вне очереди.

Особая. ЦК КПСС. МИД СССР.

7 марта 1967 года обнаружено исчезновение Светланы Аллилуевой. Через возможности резидента КГБ установлено, что предположительно она вылетела из Дели в ночь с 6 на 7 марта. Вместе с ней – установленный американский разведчик, второй секретарь посольства США Рейли.

Пока можно предположить два варианта: или Аллилуева добровольно ушла к американцам, или была похищена ими».

«Секретно. ЦК КПСС.

Сов. послам, представителям СССР.

Для вашей ориентировки сообщаем, что невозвращению Светланы Аллилуевой, дочери Сталина, в Москве не придают значения. Вам следует проявлять безразличное отношение к этому случаю и не обсуждать это с иностранцами».

Из интервью Светланы Аллилуевой:

«Я ведь поехала в Индию не для того, чтобы бежать. Я поехала, чтобы выполнить свой долг – отвезти прах дорогого друга. Через месяц я должна была вернуться. Но наш посол в Дели Бенедиктов получил указание, в чем я уверена, как можно быстрее отправить меня обратно. Человек ведь ничего не планирует, не знает, как судьба повернется. Не успела я приехать, как мне сразу этот месяц отменили. Дали неделю срока. Весь гнев, какой только мог собраться за всю мою жизнь против чекистов, против слежки, против нажима этого унизительного, как будто я неразумная девочка, все это во мне там взыграло и пришло в состояние кипения. Ну дайте вы мне месяц, чтобы я съездила в деревню к его родственникам. Это 600 миль от Дели. Оставьте вы меня в покое! Я хочу побыть там, посидеть с его родственниками, поговорить с близкими ему людьми. Перед отъездом в деревню я объявила послу, что намерена задержаться там на месяц. Ни минуты покоя. На близких Сингха тоже давили. Скорее туда, скорее сюда. Правительство само все сделало, чтобы я не захотела возвращаться…

Наплевав на все, я осталась в деревне и стала медленно погружаться в индийскую жизнь. Это было, как наслаждение от теплой и ароматной ванны. Жизнь в Калаканкаре, родовой деревне Сингха, была во всех отношениях иной, не похожей на мою прежнюю. Именно это было мне совершенно необходимо. Как воздух. Я устала от напряжения последних дней в Дели, последних месяцев в Москве и от всей моей ненормальной, двойственной сорокалетней жизни. Я чувствовала, что подошла к какому-то пределу, внутреннему разлому судьбы.

Но ясных и четких решений я еще не могла для себя найти. Было только острое неотвратимое желание жить иначе. Я не знала, возможно ли будет остаться в Индии, хотя и не представляла, как буду жить здесь. В Калаканкаре ждали Индиру Ганди, которая должна была совершить сюда предвыборную поездку. Когда-то в Москве меня представляли ей, так что я вполне могла надеяться на разговор. Однако хоть встреча и состоялась, ясности она не внесла. Индира очень любезно сказала, что, если ее выберут весной премьер-министром, она попробует помочь мне. Весной, а шел всего-навсего январь…

В результате после этого разговора в деревню заявился второй секретарь нашего посольства Суров (удивительно, что я все еще помню фамилии этих людей). Он заявил, что Москва отказала мне в продлении визита, цели которого, по их мнению, уже достигнуты. Мне надлежало срочно вылететь в Дели…