Евгений Гришковец - ЛЕТО – ЛЕТО и другие времена года Страница 12

Но всякий автор в русской языковой среде также должен знать, что если он избирает для себя необходимость использовать мат, то его произведение будет существовать в особых условиях, по особым правилам и на особой территории. Ни в коем случае не в гетто! А территории.

Особенность этих условий, правил и территорий обусловлена особенностью мата.

К пониманию этой особенности и призываю.

Создание таких правил и условий – вот самая трудная, но и чрезвычайно интересная задача.

Никто, ни один регулирующий и регламентирующий орган, никакая самая авторитетная комиссия, никакая цензура не могут и не должны решать, кто может в своих творческих работах использовать мат, а кто не может. Никто не может и не должен решать, какой мат и какое произведение с матом имеет право на существование, а какое – нет, какой мат, условно говоря, хороший, а какой плохой, какой художник талантлив в этом смысле, а какой нет.

Уж если есть бесконечное количество сложностей с чётким определением порнографии, то с определением художественности или нехудожественности мата будет ещё сложнее. Точнее, это определение просто невозможно!

Никто и никогда, кроме автора, не может решать, оправдано в его произведении использование мата или ему нет оправданий.

Особые условия существования художественных произведений с матом должны быть одинаковы для всех: для произведений мэтров и начинающих, для произведений принятых и обласканных критикой и наоборот.

Основой этих условий должно быть безусловное и обязательное информирование публики (зрителей, читателей, слушателей) о наличии мата в том или ином произведении.

Встреча человека с матом в культурно-художественном пространстве не должна быть неожиданной. Человек должен быть предупреждён о наличии мата в произведении, чтобы самому решать, знакомиться с ним или нет.

Это самый очевидный и легкоосуществимый способ определения мату особого способа существования в культуре.

Должны быть, конечно, определены и возрастные ограничения… Это дискуссионный вопрос.

Дискуссионных вопросов много. В частности, какие слова относятся к мату, а какие нет. Какие производные и неологизмы, содержащие корневую или графическую основу определённо матерных существительных и глаголов являются матом, а какие не являются. Будут ли приравнены мату многочисленные грубые слова, находящиеся в пограничном языковом поле. Это тоже тема занятная.

Но главное, что человек должен быть обязательно предупреждён о наличии мата в кино, книге, спектакле, песне… Как по закону обязательно предупреждение о наличии алкоголя в дорогом, благородном и знаменитом коньяке и в бутылке заурядного пива.

Я помню свою первую встречу с матом в культурном пространстве и в художественном произведении. Это был шок и культурный, и социальный.

Случилось это в 1987 году в кинозале Дома офицеров посёлка Заветы Ильича во время субботнего дневного сеанса фильма режиссёра Михаила Швейцера «Крейцерова соната». Произнёс то самое слово на экране персонаж в исполнении великого актёра Олега Ивановича Янковского. Вся фраза звучала: «Ты ведёшь себя, как …».

Это прозвучало даже не как выстрел. Это прозвучало сильнее. Это прозвучало именно как матерное слово в совершенно не свойственном ему месте с никогда не говорившего матом прежде киноэкрана… в Доме офицеров.

А офицеры и матросы, в основном находившиеся в зале, знали мат не понаслышке. Но зрители были в шоке. В таком шоке, что никто даже не охнул и не хохотнул. Зрители не могли поверить в то, что это слово действительно прозвучало. И воцарилась гробовая тишина, которая потом превратилась сначала в тихое гудение, а потом в мощный гул. Все принялись обсуждать произошедшее, всем не верилось в реальность услышанного. Но главное, что фильм уже никто не смотрел. Восприятие художественного произведения перестало быть возможным.

Конечно, тогда это было значительным событием. И это было большим поступком большого художника. Впоследствии тот фрагмент в фильме был переозвучен, зазвучал с экрана литературный синоним матерного слова. Вот только губы великого актёра артикулировали то самое слово. Само переозвучивание фильма тоже стало предметом обсуждения.

Обидно то, что весь остальной художественный материал большой и сложно сделанной картины померк и стал несуществен. Одно слово мата, одно проявление воли режиссёра перевесило все смыслы и художественные пласты большого произведения.

Все, кто в восьмидесятые годы слушал и любил русский рок, забыли много имён, мелодий, песен и стихов, которые любили. Но если кто-то тогда хоть раз слышал песню Б. Гребенщикова и группы «Аквариум» «Электрический пёс», не забудут её только по причине наличия в ней фразы: «А женщины те, что могли быть, как сёстры, красят ядом рабочую плоскость ногтей и во всём, что движется, видят соперниц, хотя уверяют, что видят …».

Фраза убеждала в необходимости использования именно этого слова. Она вызывала восхищение смелостью автора и поэтическими возможностями освоения столь непоэтического слова. Однако эта не самая важная и значительная песня в репертуаре ярчайшего поэта Гребенщикова из его ярчайшего периода творчества затмила многие и многие из его произведений. А также затмила многих исполнителей того времени только наличием одного матерного слова.

Я привёл два примера использования мата крупными художниками и два заметных художественных поступка, которые имели большой резонанс, выходящий за пределы исключительно художественного восприятия этих поступков. Они иллюстрируют особое место и значение мата в русском языке и культуре в то время, когда это место и значение было осознаваемо и обществом, и художественной средой.

Сегодня эти примеры выглядят чуть ли не наивно.

Теперь мат везде и всюду. Границы его использования даже не размыты, они стёрты.

Такое стирание границ присуще многим сторонам современной жизни.

Когда-то татуировка на теле говорила о многом. Татуировки были признаком особого жизненного опыта и принадлежности к особым социальным группам. Татуировки царили в уголовной среде и говорили об уголовном опыте. Татуировки существовали в военных кругах и говорили о послужном и воинском опыте их носителей. Татуировки были у моряков и у некоторых других особых профессиональных групп. Татуировки были прерогативой людей экзотического жизненного опыта. Теперь же человек в возрасте меньше сорока без татуировки выглядит на пляже таким же редким явлением, как современный русский литературный текст без мата. Женское тело и женская литература не составляют исключения.

Эти татуировки и мат теперь не говорят об особом жизненном опыте, особом знании и принадлежности к особым субкультурам. В сущности, они не говорят ни о чём! Ни об опыте, ни о заслугах.

Но как татуировку, сделанную по велению моды, по причине юношеской глупости или просто за компанию, невозможно бесследно свести с кожи, так и бессмысленный мат, написанный и напечатанный по схожим причинам, убрать из текстов и высказываний тоже не получится.

Много и гордо матерящаяся в своих произведениях «новая волна» кинематографистов, театралов и литераторов утверждает, что без мата невозможна та самая «правда жизни», к которой они все стремятся и в которой видят свободу и подлинный реализм. Много и привычно матерятся застрявшие в конце восьмидесятых мэтры постмодернизма. Не задумываясь матерятся новые и замшелые панки, а также рок-н-рольные высокооплачиваемые и нищие хулиганы. Все они уже представить себе не могут себя без мата. В мате они видят единственную возможную правду.

Я не буду обращаться к высоким образцам русской литературы XIX века, к высотам прозы и поэзии Золотого века, которая жила без мата и не думала о его использовании. Не буду говорить о процветании натуральной школы русской литературы, которая обошлась без мата. Я не буду вспоминать о Серебряном веке и всех возможных литературных экспериментах и подвигах двадцатых-тридцатых годов XX века, которые отринули мат как таковой.

Не буду упоминать «Котлован» и «Чевенгур» Платонова, в языке которого была вся мощь невероятных возможностей русского языка, кроме мата.

Не вспомню Бабеля, с одной стороны, и «Тихий Дон» Шолохова – с другой. Горького, с одной стороны, а Булгакова – с другой. Всё без мата…

Но и в военной прозе, в лучших и самых ярких её проявлениях, то есть у Богомолова, Быкова, Бондарева, нет мата. Его представить в их произведениях невозможно… Также невозможно допустить, что в окопах той великой войны не матерились. Но в лучшей военной литературе мата нет.

В советском кинематографе о войне, аналогов которому нет и не будет, в фильмах «Иваново детство», «Проверка на дорогах», «На войне как на войне», «Восхождение», «Двадцать дней без войны», «Торпедоносцы» и многих других невозможно представить себе мат, как невозможно допустить более высокий реализм, чем тот, каким художественным языком сделаны эти картины.